Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

Вспомним: тот же Кони сообщает о своей встрече с государем на лестнице в здании Градоначальства. Анатолий Фёдорович спустился вниз и отправился по своим делам, а Александр Николаевич поднялся наверх, в приёмную, где находились в это время Пален и Лопухин. Вне всякого сомнения, между ними и государем состоялся разговор. И, судя по всему, были получены (или сообща выработаны) некие установки. Установки эти родились не из обстоятельств самого дела – тогда бы их легко было изменить в процессе следственной работы – а на основании внешних соображений политического характера. Только таким образом можно объяснить все странности следствия. Ход (и, как казалось, исход) дела был предопределён верховной властью ещё тогда, когда даже личность стрелявшей не была установлена. Верховную власть, в отличие от общественности, интересовала не она, а Трепов. Он лежал, раненый, в соседней комнате, а здесь, в приёмной Градоначальства, решалась его судьба.

Несущиеся в танце

На протяжении 1860—1870-х годов за широкой спиной самодержавной власти шла непрерывная глухая борьба придворных группировок. Они не имели названий, чёткой идейной ориентации и определённого состава. Это была своеобразная кадриль, в которой партнёры сходились, расходились, менялись местами в зависимости от личных амбиций и политических обстоятельств. В глазах всезнающей и обо всём догадывающейся столичной общественности они представали как «либеральная» и «консервативная» партии, но считать их таковыми по существу можно очень условно. Центром притяжения так называемых «либералов» был двор великого князя Константина Николаевича; точкой опоры их противников – покои императрицы Марии Александровны и наследника престола Александра Александровича[2]

. А так как столичная общественность в основной своей массе была настроена либерально и даже, пожалуй, отчасти революционно, то «партия Константина» имела в Петербурге немалое влияние. Самодержцу, конечно, приходилось лавировать между сторонниками жены и сторонниками брата. В какой мере сама императрица Мария Александровна и великий князь Константин Николаевич участвовали в этих политических танцах – определить непросто. Всё ведь было прикрыто золотошвейным покровом верноподданнических фраз. Однако либеральные реформы первой половины 1860-х годов проводились под непосредственным руководством Константина. Одним из главных порождений этих реформ стала судебная система образца 1864 года, открытое и гласное судопроизводство, суд присяжных. Под эту систему перестроено было и Министерство юстиции, ставшее на полтора десятилетия главным прибежищем правительствующих либералов.

Вообще, в ходе этих самых реформ «партия Константина и Конституции» слишком уж явно стала забирать верх над «ретроградами». Нужно было восстановить баланс. И тут гремит выстрел Каракозова. Начинается «реакция». Во всяком случае, так это прозвали в вольнодумных петербургских салонах. Министр внутренних дел П. А. Валуев заменён А. Е. Тимашевым, министр юстиции Д. Н. Замятнин – графом К. И. Паленом. Те, прежние, уже срослись с «константиновской» линией. Эти, новые, – «консервативны», стало быть, потянут в другую сторону. Но главное «посткаракозовское» назначение – граф П. А. Шувалов, «Пётр IV», как его называли либеральные петербургские языки, восшедший на престол начальника III Отделения и шефа жандармов. Он – личный враг Константина и на долгие годы подлинный лидер «партии ретроградов».

Амбициозного и властного Шувалова надо было кем-то уравновесить. Почти одновременно с жандармерией обретает нового главу и петербургская полиция: обер-полицмейстером столицы назначен Трепов. Это назначение было особо продумано государем. Человек, близкий по крови и далёкий от борьбы придворных кланов, малообразованный, но добросовестный и надёжный – Трепов как нельзя лучше подходил на роль центра, неподвижной точки опоры, по обе стороны от которой будут подниматься и опускаться чаши политических весов.