Самозванец

Своеобразно действовал уголовный розыск. В поисках повинной головы на бойкие места в городе выводили скованных подследственных в масках, так называемых «языков», чтобы они узнавали и указывали сообщников среди прохожих…

Такова была жизнь. Шумна, суетлива и тревожна. Но над всеми повседневными тревогами царила одна общая — в государстве неблагополучно!

Почему? Ведь два уже царя — один блаженный, смирный, другой весь в заботах и усилиях наладить покой, тишину, порядок и изобилие сменили леденящего кровь Грозного.

Но нет покоя в душах людей.

Зато много предзнаменований. Недобрых, даже зловещих.

«Столпы огненные, ночью пылая на тверди, в своих быстрых движениях представляли битву воинств и красным цветом озаряли землю…»

Игра воображения?

А что сказать, если «в светлый полдень возсияла на небе комета, и мудрый старец объявил дьяку государственному Власьеву, что царству угрожает великая опасность»?

Власьев — человек действительно государственный, первое лицо во внешних сношениях, бывает за рубежом, пользуется доверием царей, впоследствии именно на нем остановит выбор Дмитрий, отправляя посольство в Польшу, чтобы Власьев привез оттуда будущую царицу, символически обвенчавшись с нею в присутствии короля в Краковском соборе. Не зря обеспокоенные люди обращались именно к нему.

Вот в какое время повстречались два духовных лица на московской улице.

Один из них Варлаам.

Тот, что нагнал его, назвался Григорием.

Григорий Отрепьев — дьякон Чудова монастыря.

Варлаам вроде бы постарше нового знакомца и возрастом, и саном. Но монастырь монастырю рознь. Чудов монастырь — не рядовой, а патриарший. Находился он в Кремле, рядом с царскими палатами. И Варлаам спрашивает с любопытством:

— Какое тебе до меня дело?

Ответ Григория:

— Хочу съехать с Москвы.

Вот так, просто и неожиданно.

Нет, не в самом предложении, — а новый знакомец не только делится планами, но предлагает Варлааму стать ему попутчиком, — не в этом неожиданность, хотя подобный разговор и звучит странно для современного уха. Уже сказано, что люди ждут недобрых событий. Почему же и не покинуть Москву, не дожидаясь грядущих бед? Но почему именно с Варлаамом? И какие основания у незнакомца, что он найдет отклик в толстом бодряке, которому, как кажется, везде живется неплохо? Что же это? Случайно возникшая симпатия к случайному прохожему? Но Варлаам не девушка, чтобы делать ему на улице рискованные предложения. И хотя впоследствии Варлаам и говорил о случайном знакомстве, не исключено, что для чудовского дьякона оно было поступком продуманным; Варлаам мог быть для Григория лицом не вовсе неизвестным, можно предположить, что он знал, кого догоняет, и знал, что предложение его найдет отклик…

И в самом деле…

— Куда же хочешь идти?

— Решился в дальний монастырь.

— Дальних монастырей много, — резонно замечает Варлаам.

Заметим, что само слово «дальний» его не смущает.

Мы привыкли связывать средневековье с неторопливым ритмом жизни, охотно противопоставляем ему нынешние стремительные темпы. Это немалое заблуждение. Если сделать поправку на отсутствие машинного транспорта и автоматической связи, окажется, что триста-четыреста лет назад люди в рамках своих потребностей и необходимостей жили, пожалуй, «быстрее», интенсивнее, чем живем мы. Раньше мужали, раньше и больше рожали, смолоду брали и несли бремя ответственности, увы, быстрее старели, но успевали многое. Всего пять лет строился храм Василия Блаженного, поразительно быстро одолевали сотни верст курьеры и почта, передвигались армии, даже пешие путники медленно, но поспешали. И решения приходили быстро.

И два монаха на московской улице, едва встретившись и обменявшись краткими сведениями друг о друге, уже по-деловому обсуждают мысль о дальнем походе.

— Дальних монастырей много…

— Слыхал я про Черниговский.

Это хитрость. Чернигов не цель, а лишь направление, в котором собрался Григорий. Но ему необходимо получше узнать настроение и намерения Варлаама.

Тот откровеннее. Бедный заштатный монастырь бывалого пройдоху привлекает мало.

— Если ты жил в Чудове у патриарха, в Чернигове тебе не привыкнуть.

Григорий ответом доволен и делает следующий, уже рискованный шаг.

— Тогда в Киев. В Печерский.

Но Киев за рубежом! Да не просто в ином, а во враждебном государстве, и намерение идти туда, конечно, подозрительно. Григорий поясняет:

— Там старцы многие души свои спасали.

Варлаам глядит, прищурив хитрые глазки. Спрашивает с усмешкой:

— Чем душу обременил в твои-то лета?

Григорий делится серьезно и доверительно.

— В Чудове у патриарха был я в великой славе, брал он меня с собою и в царскую Думу, но не хочется мне даже и слышать про земную славу и богатство. Хочу в Киев. Поживя там, пойдем во святой град Иерусалим ко гробу господню.

Для средневекового человека стремление поклониться святыням выше межгосударственных отношений. И все-таки…

— За рубеж идти трудно.