Самозванец. Кровавая месть

— Вот ведь чурка! «Карашо» ему, ты ж понимаешь, — усмехнулся в усы пан Ганнибал. — А ты сам, святой отец, не желаешь ли отправиться на разведку, чтобы пополнить свои знания в сей, как ты красиво сказал, демо-но-ло-гии?

— Смеешься надо мной, пане ротмистр? Да и не дерзну я на такой подвиг без благословения своего отца провинциала.

А пан Ганнибал засунул длинный свой нос в кружку и вдруг гаркнул:

— Хлопче! Наполни наши кубки! И стань к свече поближе, чтобы я тебя, схизматика, все время видел!

«Хлопец», в бороде которого было уже полно седины, бросился исполнять приказание, а отец Игнаций торопливо закончил:

— Названный мною воин не только самый молодой и сильный из нас, но и вооружен самым современным и совершенным оружием, испанским мушкетом. Таковы мои аргументы, пане ротмистр.

— Я рыцарь, и как, спрашивается, я должен оценить оружие, специально придуманное для того, чтобы пробивать большой пулей рыцарские латы, доспехи, брони и кольчуги? Придуманное, когда тяжелые арбалеты, стрелявшие стальными крюками, вышли из моды?

— Уже несколько столетий такие арбалеты были под запретом святейшего папы как оружие бесчестное и бесчеловечное, — быстро проговорил иезуит.

— Я святого отца не перебивал, — бросил на него тяжелый взгляд пан Ганнибал и продолжил раздумчиво: — Да только совершенное ли мушкет оружие? Вот с этим я готов поспорить. Бой у него сильнее и дальше, чем у аркебузы, которую запорожские казаки называют самопалом, а москали пищалью, зато и таскать на себе мушкет могут лишь такие здоровяки, как наш Георг…

— О! Йа, йа! Карашо!

— Однако и у силачей-мушкетеров отдача выбивала бы плечи из суставов, если бы не подкладывали под приклад подушку. А что против бесовской нечисти огнестрельное оружие почти бесполезно, показала позорная для нас стычка у мельницы. На моих глазах в того же вампира пана Хомяка попала пуля, а он только матерно выругался. Вот почему я принял решение отправить на разведку своего верного слугу Тимоша.

Тимош отставил кружку, расправил усы, встал и поклонился.

— Как прикажет пан ротмистр.

— Ты старый, битый лис, Тимош, и ведь это твоя очередь, после пана Каши, идти в дозор. Мой шлем наденешь и возьмешь с собою арбалет. Вот только вместо стрелы хорошо бы положить на ложе осиновый кол, да только где его теперь возьмешь?

— Я позаботился, пане ротмистр, — гордо отчеканил отец Игнаций, достал из-за пазухи и высыпал на стол несколько коротких кольев. — Вот, и безоружный чернец может оказаться небесполезным для славного рыцаря.

Пан Ганнибал только руками развел. А Тимош огляделся, взял со стола нож, которым его сотрапезники резали и на котором отправляли в рот куски окорока, и принялся острить колья, а на задках вырезать у них бороздки для тетивы.

— Была, панство, еще одна причина, по которой я решил не тревожить больше нашего доброго Георга, — заговорил старый ротмистр, сделав добрый глоток из кружки. — Не очень-то я уверен, что мы переживем завтрашний рассвет. Не хотелось мне вас пугать, но во время заварушки во дворе огонь нашей свечи дважды склонялся в сторону сеней, а это означает, что в сени заходил кто-то из чужих. Может быть, этот затейник до сих пор поджидает нас там, а дверь в последний раз открыл и закрыл, чтобы мы подумали, будто он уже вышел. Мы выйдем в сени с обнаженным оружием все… Ну, кроме святого отца и корчемного слуги… Мы дождемся, когда Тимош вернется из разведки, и запремся в корчме. И чем же мы тогда, спрашиваю я вас, займемся? Конечни же, вернемся за этот стол и допьем все доброе вино в этой захолустной корчме, потом мы с Тимошем и святым отцом отправимся вздремнуть до рассвета — а что нам, старикам да монаху, еще остается? Зато нашему Георгу предстоят амурные подвиги. Подкрутит он ус и молодецки приголубит трактирщицу, а то, глядишь, и сразу двух москальских молодиц!

— О, йя! Цвай медхем. Зер гут! Караши!

— Всегда ты, пане ротмистр, найдешь, чем утешить твоего верного оруженосца, — проворчал Тимош, не поднимая глаз от своего рукоделия.

Глава 20. Сокровенная бабья беседа с двумя смертями в перерыве

Закончила Зелёнка рассказ о попытках мстителей покарать убийц-супостатов, и подумалось ей, что очень уж выпячивала она свои собственные подвиги, да еще любезнейшего своего дружка. Однако кому какое дело? Главное, что новая ее подруга слушала раскрыв рот.

Зелёнка потупилась. Спросила, девичью робость вовсю изображая:

— А теперь не могла бы ты, дорогая Анфиса, рассказать мне кое-что о моем дружке, Огненном Змее? Если, конечно, не жаль тебе на то своего времени…

— Уж чего-чего, а времени у нас с тобою предостаточно, — показала шинкарка свои красиво вычерненные зубы. — Постояльцы, они сперва наедаются, потом напиваются, а когда питье на столах кончается, кто-нибудь начинает ломиться ко мне. А то и всей ватагой пытаются запоры сорвать. Когда ты, Зелёнка, заявилась, я как раз ложилась подремать, иначе никак не удались бы выспаться. Однако я не жалею вовсе: ты мне вроде страшную сказку рассказала, вот было здорово!