Самозванец. Повести и рассказы

Виталик подошел к «братцу», извлек из карманов пищалки и, поднеся их к самым ушам «дивного родственника», коротко свистнул обеими. Глаза у «братца» мгновенно стали похожи на оловянные пуговицы, но, надо отдать ему должное, выражения лица он не изменил.

Виталик побрел далее, не оборачиваясь.

В небольшой круглой зале он сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Откуда-то смешными зигзагами прискакала фретка и стала нюхать шнурки на его ботинках.

Подошла Уна.

— У Эштвен истерика, — сообщила она.

— Я знаю, — отозвался Виталик.

— Так. Я надеюсь, ты осознаешь, что о твоем участии в концерте речи более не идет?

Виталик кивнул.

Уна долго на него смотрела, а потом сказала:

— Я все не могу тебя понять. Что ты за человек?

— Я не знаю, — тихо ответил Виталик.

— Вот и я не знаю. Мутный ты какой-то... И неясно, как к тебе относиться — на шею броситься или всю морду тебе расцарапать.

Виталик молчал.

— Ну, я пошла, — сказала Уна.

Виталик кивнул.

Уна удалялась медленно, скорбно опустив голову. Фретка увязалась за ней. Из зала донеслись аплодисменты.

Виталик сидел довольно долго в полном одиночестве. Потом явился Грегуар.

— Там Галадриэль наступила в какашки и не может определить, в обезьяньи или в хорьковые. Я предлагал ей понюхать — отказалась... — поведал он.

— Номер Аэглин закончился? — спросил Виталик.

— Да уж минуты три. Вон, смотри!

К ним важно шел юноша в сиреневом плащике. В руках он держал бурнинскую гитару.

— Вот, — сказал он, — велели передать. И еще госпожа Аэглин настоятельно просила узнать ваше имя.

— Сообщите госпоже о нижайшем моем почтении, — сказал Виталик, поднимаясь. Он забрал гитару, неловко поклонился и побрел прочь.

Образовавшаяся внутри него пустота (куда там Ложкину!) была холодна и чиста.

В зеркале лифта отразился «сосед».

— Ну, ты доволен, надо полагать? — осклабился он.

— Доволен, — сказал Виталик.

— И что теперь?

Виталик вдруг всхлипнул и заплакал...

Публика безмолвствует.

Человек в трико. A-а, проняло наконец? Явление четвертое!

Явление четвертое

Бурнин домой не явился. Со вздохом облегчения Виталик положил кофр на место, переоделся и заварил себе чаю. Агасфер мирно спал, завернувшись в какую-то рогожку. Модем исправно булькал. Мертвый стоял покой на Квартире.

Когда Виталик вышел курить, у подоконника стояла Аэглин.

— Вот здесь, значит, вы стоите вечерами и смотрите в метель, — утвердительно сказала она, смотря на него прямо и серьезно.

— Всезнайка Грегуар сообщил вам, где меня можно найти?

— Да.

— А зачем, собственно? — поинтересовался Виталик.

— Ну знаете... — Аэглин покачала головой. — Я хочу пригласить вас к себе, — сказала она.

— Поздно уже, — Виталик медленно закурил.

— Мы никому не помешаем. Родители предупреждены.

— Да нет, — вздохнул Виталик. — Вы не поняли. Для меня — поздно. Вам не нужно было тревожиться, приходить сюда...

— Не обижайте меня, — в глазах Аэглин сверкнули маятники — тикки-так! — Я знаю, как и чем вы рисковали. Поедемте, я вас прошу...

— Поймите и простите меня, — заговорил Виталик горячо. — Я не имею права влезать в вашу жизнь. Я только предотвратил эту гадость.

— Ради... нее?

— В конечном итоге — нет. — Он махнул рукой, рассыпая искры.

— Так в чем же дело?

— Дело во мне. Я должен кое-что сказать вам, но вы выслушайте только.

В знак согласия Аэглин тяжело кивнула.

— Я фантом, — сказал Виталик. — Мертвец, понимаете? Я лицемерный лгун, притворяла... Вот они все, — он очертил сигаретой пылающую сферу, — лгунишки по-мел-кому. Так — чепуха. Капризные детишки. А я надуваю их всех полномасштабно.

— Я не понимаю... — прошептала Аэглин. — Не пугайте меня, пожалуйста...

— О господи! И в мыслях не было... Милая, чудная девушка, я не могу поехать с вами, не могу позволить себе увлечься вами, не могу даже поцеловать вас, хотя хочется очень!

— Но почему, наконец?

— Потому что я — никто. Я даже не ничтожество. Я — величина отрицательная, понимаете?

— И это говорит человек, совершивший такое...— Глаза у Аэглин стали горькими. Она молчала какое-то время, а потом глухо, со злобой проговорила: — Это они, эти пигмеи, вас в этом убедили? Это вот эти лилипуты ухитрились растоптать вас? Да вся их свора мизинца вашего не стоит, а вы... Как же вы могли!

— Вы не правы сейчас, — сказал Виталик. — Никто меня нс топтал. Вы не плачьте только, ради бога, а?

— Как же, не права... права! Вы думаете, вы — первый? Дурачок вы несчастный... Бедный, бедный...

Виталик промолчал.

— Я сейчас уйду, — сказала она. — Вы только знайте, что можете всегда мне позвонить и я обрадуюсь вам как самому лучшему другу.

— Но сейчас — прощайте, — прошептал он в ответ. — Прощайте и не очень ждите меня... Я боюсь, я устал... От того, что вы пришли сейчас, мне сладко, но очень больно. Уходите же...

— Да, да, — торопливо говорила Аэглин, целуя его. — да... прощайте и... прощайте...

Она ушла. И завертело ее метелью, а Виталик курил и слушал, как стихает в ночи: тикки-так! тикки-так!

— Я дурак? — спрашивал он.

— Ты — дурак! — отвечало ему нечто.

Тикки-так! Тикки-так...

Действие восьмое и последнее