Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев

Главный воевода Сторожевого полка князь А. Телятевский пытался воодушевить сторонников Федора Годунова. Он «до последней возможности оставался у пушек, крича: „Стойте твердо и не изменяйте своему государю!“». Главный воевода «у наряда» (артиллерии) был заодно с Телятевским. Воеводы могли пустить в ход пушки, разбить наплавной мост, рассеять собравшуюся на нем толпу и помешать соединению мятежников с гарнизоном Кром. Однако Телятевский не решился начать кровопролитие. По молчаливому согласию, обе стороны, по-видимому, так и не пустили в ход оружие. Переворот был бескровным. Мятежники беспрепятственно переправились за реку Крому и соединились с кромчанами, «даша им путь скрозь войско свое».

Пропустив нестройную толпу ратников, Корела с донскими и путивльскими казаками и «с кромляны» ворвался в лагерь и «на достальную силу московскую ударишася». Даже после соединения восставших отрядов с кромским гарнизоном численное превосходство оставалось на стороне верных правительству войск. По словам современников, мятежников было полторы сотни на тысячу. Однако нападение казаков усугубило панику в полках, и помешало Катыреву, Телятевскому и другим воеводам организовать сопротивление и удержать лагерь за собой. Характерно, что Корела отдал приказ не применять оружия. Деморализованные изменой ратники «плещи даша и побегоша», донцы же «гоняще их, сетчи же их щадяху», «в сечи же и убиства место плетми бьюще их и, гоняще, глаголюще: „Да потом на бой не ходите противу нас!“». Как отметил П. Петрей, казаки выбили воевод из лагеря, воспользовавшись возникшей там смутой и суматохой.

Верные правительству бояре и воеводы бежали в Москву. Вместе с ними лагерь покинуло много тысяч дворян, детей боярских и прочих ратных людей. В течение трех дней беглецы шли через Москву толпами, возвращаясь в замосковные и северные города. Когда бояре спрашивали их, почему они так поспешно бежали из-под Кром, они «не умели ничего ответить».

Руководители мятежа предпринимали энергичные усилия к тому, чтобы удержать инициативу в своих руках. Без армии династия Годуновых была обречена на гибель. Голицын и Басманов сделали все, чтобы ускорить ход событий в Москве. Они отправили с тайной миссией к столичным боярам — противникам Годуновых нескольких знатных лиц, чтобы привлечь думу и население Москвы на свою сторону. Мятеж под Кромами обнаружил, что процесс разложения в рядах армии резко усилился. Восстание южных помещиков фактически привело к распаду дворянского ополчения, а это оказало огромное влияние на весь ход гражданской войны в России.

Главные вожди переворота не спешили на поклон к самозванцу. Располагая многотысячной армией, они имели все основания считать себя господами положения. Самозванец сознавал это и сделал все, чтобы не попасть в западню. По свидетельству поляков, в походе на Москву «царевич», не доверяя «тому войску (бояр Голицыных и Басманова. — Р.С.), приказывал ставить его в полумиле от себя, а иногда в расстоянии мили, а около царевича при остановках и в пути до самой столицы были мы — поляки; ночью мы ставили караул по 100 человек»[91]

.

Настроения в лагере под Кромами были неопределенными и изменчивыми. Среди ратников внезапно распространился слух, будто царь бежал в Польшу, что он «не истинный (Дмитрий. — Р.С.), а злой дух, смутивший всю землю». После пира наступило похмелье. Трудно сказать, от кого исходили неблагоприятные для самозванца слухи. Голицыны и прочие бояре, унимая ратников, были, во всяком случае, весьма немногословны. «Дождитесь конца, — будто бы говорили они, — а до тех пор молчите»[92]

.

На пятый день после переворота в Путивль явился брат В. В. Голицына князь Иван. С ним прибыло несколько сот дворян, стольников и «всяких чинов людей», представлявших дворян разных уездов и городов. Объясняя свой переход на сторону «Дмитрия», Голицын ссылался на двусмысленность присяги, данной им и другими воеводами царевичу Федору Годунову. Прежде и патриарх и царь Борис неизменно называли «царевича» Отрепьевым. В присяге это имя вовсе не было названо. Если «царевич» — не Гришка, то почему он не может быть настоящим сыном царя Ивана Васильевича?

Голицын клеймил Бориса Годунова самыми бранными словами, клялся в вечной верности «прирожденному» государю и умолял немедленно идти в Москву и занять престол. Отрепьев, как видно, не слишком доверял словам Голицына и не спешил в Кромы. Через несколько дней после переворота он прислал туда князя Б. М. Лыкова, который привел к присяге полки.