Самсон и Надежда

Вставив выкройки и отрезы такой же ткани в опись под номером «один», он далее записал 4 серебряных ножа и отошел к первому военному ящику.

Когда Васыль занес Самсону кружку чаю и кусок булки, опись вещей перебралась уже на второй лист бумаги — тоже оборот какой-то старой справки о неблагонадежности с печатью, в центре которой красовался царский двуглавый орел.

Под номером четырнадцать Самсон вписал четыре голенища и до двух десятков других сапожных заготовок, включая три задинки и шесть подошв. Под пятнадцатым номером пошли в опись девятнадцать серебряных столовых приборов. Далее тяжелые подсвечники, также из серебра, два портсигара, желтый кожаный портфель с пачкой царских облигаций и акций паровой мельницы.

К обеду наконец Самсон опись закончил, и заняла она четыре плотных столбца, в которые поместилось все краденое. Только теперь оно выглядело не абстрактными скинутыми в ящики и мешки бандитскими трофеями, а отдельными наборами предметов, указывающими частично на возможных жертв этих ограблений, среди которых отдельно выделялись пострадавшие ремесленники: портной и сапожных дел мастер. Остальное добро могло принадлежать любому зажиточному киевлянину.

Отвлекшись от добычи арестованных красноармейцев, Самсон написал заявление на возврат своего сундука. Отнес к Найдену на резолюцию, но тот потребовал присовокупить к заявлению опись содержимого. Так что вернулся в свой кабинет Самсон с тем выражением лица, которое не скрывало ни усталости, ни сердитого разочарования.

Составление описи своих вещей не принесло Самсону особой радости. А тут еще случайно на дне сундука обнаружил он связку писем, полученных от своей первой любви Полины, уехавшей в 1917 году вместе с родителями в Сербию. Эту пачку он в опись не вставил, а сунул в верхний ящик стола поверх семейного паспорта.

Только пробежав взглядом дозаполненное заявление, Найден диагонально написал размашистым почерком вверху «Вернуть» и поставил подпись. Глянув на бледное лицо парня, отправил его в столовую на обед, после чего посоветовал вернуться домой на пару часиков и подремать.

Поздноватый обед в советской столовой на Столыпинской вдохнул в Самсона новые силы, но эти силы не добавили бодрости телу — только мыслям.

Хлебая картофельный суп, он думал про арестованных красноармейцев и про их добычу. Планы и цели этой простой, крестьянской парочки становились Самсону сейчас куда понятнее, чем накануне. Оба думали вернуться домой к посевным работам. Оба должны были найти себе другую, не военную одежду. Отсюда, ясное дело, и ограбление портного, и налет на сапожную мастерскую. Но и то, и другое можно было с уверенностью назвать провалом. У портного они разжились только тканью да выкройкой костюма, а у сапожника — заготовками, из которых сапоги может сделать только сам сапожник! Получается, переодеться, чтобы незаметно дезертировать, им все равно было не во что! Там, среди награбленного, конечно, еще имелись пару портьер, скатерть с бахромой и даже женская шуба! Но все это годилось лишь на продажу или обмен! А из других ценностей в ящиках и мешках спрятаны были только серебряные предметы! Ни золота, ни ювелирных камней!

Самсон, думая, и не заметил, как отставил пустую тарелку от супа и на ее место придвинул тарелку с пшеничной кашей, политой мясной подливкой.

«Наверное, они брали это в домах в отсутствие хозяев, иначе попались бы ему и серьги, и перстни золотые, и бумажники, — Самсон тут вспомнил о желтом кожаном портфеле с акциями и облигациями. — Это тоже, видимо, где-нибудь в тайном месте нашли, на шкафу. Еще года два назад содержимое портфеля могло стоить немалых денег. Но теперь? Они, наверное, и не разбирались. Заглянули внутрь, а там пачки бумаг, похожих на деньги! Потому и потащили!»

Компот оказался несладким. Уходя, Самсон попрощался с поварихой, но она только кивнула. В столовой теперь она оставалась одна.

Весенний, обещающий скорое тепло ветер дунул ему в лицо. Мимо прошла дама в облезлой лисьей шубе и с красным платком на голове, завязанным так, что только ее глаза и нос были видны. Ее деревянные каблуки гулко стучали по мостовой. Когда он обернулся ей вослед, она остановилась и закашлялась.

Захотелось пройти давно не хоженными улицами, и Самсон свернул на Святославскую, по ней дошел до Нестеровской и вышел на Фундуклеевскую. Больше решил не кружить и отправился прямиком к дому.

Глава 20