Самвэл

— Есть вещи пострашнее, Амазаспуи.

— Я готова, Ваган.

— Обдумай хорошенько!

— Я все обдумала и решила.

Вопли и рыдания за окном стали еще слышнее. Комнату залило яркое кроваво-красное зарево. Спор оборвался. Княгиня закрыла лицо руками.

— Вот ответ на твои угрозы, Ваган... Вот чего вы хотите — огня и крови.

V УТРО ПОСЛЕ УЖАСНОЙ НОЧИ

Стояла глубокая ночь, и до рассвета было еще далеко.

Всадник на белом коне, окруженный телохранителями, носился из конца в конец по улицам охваченного смятением города, всякий раз появляясь там, где оно особенно усиливалось. Он бестрепетно пролетал сквозь бушующее пламя, сквозь рушащиеся строения, не выказывая при этом и тени колебания или страха. Такая полная уверенность в своей безопасности создавала впечатление, что он затворен, находится под покровительством сверхъестественных сил и неуязвим для любой опасности. В народе так о нем и говорили.

Это был князь Меружан Арцруни.

Природа наделила его величавой и благородной внешностью, но честолюбие его было поистине безгранично, а беспощадная жестокость — ужасна. Кровь ассирийских предков слилась в князе с армянской и с кровью «драконидов»¹ из крепости Джаймар, и это придало его могучему телу силу дракона. При всей своей богатырской грозной стати Меружан был превосходно сложен и прекрасен зловещей красотою ангела смерти.

В сиянии медных доспехов и сверкающего оружия, освещенный заревом пожаров, он блистал, подобно своему знатному имени, словно яркое солнце, которое слепит глаза.

Везде, где он появлялся, замолкали крики, утихало волнение. Но стоило ему проехать — следом неслись глухие проклятия. Жители собственного города проклинали его. А ведь было время, и совсем недавно, когда юные девушки усыпали цветами путь его белого коня, а женщины благословляли и прославляли князя, когда он проезжал по улицам своего города...

Он пересекал теперь большую площадь перед дворцом. Пышный чертог с великолепной колоннадой тоже горел. Но он стал добычею не вражеского огня — дворец подожгли сами горожане. «Раз горят наши дома, пусть горит и дворец», — сказали они и подожгли его. Меружан кинул взгляд на роскошное жилище своих предков и в гневе отвернулся.

Дворец был пуст: княжеское семейство выехало в летнюю резиденцию рода Арцруни в столице княжества. В замке оставалось лишь несколько слуг.

Площадь была полна народу. Женщины и дети, успевшие выскочить из горящих домов, их домашний скарб, который удалось спасти — все это в беспорядке смешалось на площади. В неверном зареве пожара растерянная, перепуганная толпа беспомощных людей являла собою ужасающее зрелище.

Меружан подъехал было к ним.

— Не приближайся, Меружан! — закричали женщины.

— Потуши огонь! — рыдали дети.

Меружан поднес руку к глазам. Что это он отер? Ужели его каменное сердце способно исторгнуть слезу?! Но детский плач раздробил камень и сокрушил скалу...

Он повернул к ближайшим городским воротам. Там шла ожесточенная ссора между горожанами и сторожившими ворота персидскими воинами.

— Хотят открыть ворота! — доложили ему.

— Бейте их! — приказал он.

И персы с оружием в руках кинулись на его горожан. Он проехал мимо.

Меружана сопровождал один из персидских военачальников. Когда они немного отъехали, перс сказал:

— Долго сопротивляться не сможем, князь.

— Это почему?

— Мы только что сами видели: горожане хотят открыть ворота и впустить врага.

— Потому я и приказал перебить их.

— Всех же не перебьешь...

— Всех перебьем, если не образумятся!

— Мы не сможем драться сразу и с внутренним и с внешним врагом.

— Не сможем драться — сможем умереть, надеюсь.

— Так оно и будет... Но не лучше ли, пока не рассвело, воспользоваться ночной темнотой, прорвать кольцо врагов и

уйти из города?

_Это не так-то просто — прорвать кольцо озверевших

рштунийцев. Город надо защищать до последнего. Как только рассветет, мы примем бой.

Персидский вельможа промолчал. Они повернули к другим городским воротам, которые тоже находились под усиленной охраной.

Ночь прошла в адской свистопляске огня и пожаров. А едва настало утро, на развалинах обращенного в пепел города началась кровавая резня. Ночью гибли дома, днем люди, их жители.

Едва чуть-чуть поредела предутренняя мгла, едва птицы своим веселым щебетом возвестили о скором появлении долгожданного дневного светила, одни из ворот города рухнули. Они пали под двойным натиском: горожан изнутри и осаждающих снаружи. В город толпою ворвались разъяренные горцы.

«Христиане — в сторону!» — прогремел единый клич из тысячи глоток.

Жители города, забыв о понесенных тяжелых потерях, присоединились к сжигавшим их дома, обездолившим их горцам и вместе обрушились на персидские войска. В ход пошли копья и мечи. Сверкала обнаженная сталь, слышался стук щитов. Персидские войска в этой гибельной схватке бились отчаянно, каждый старался, умирая, унести с собою побольше врагов. Меружан Арцруни истощил все свое красноречие, ободряя их, ибо приказы уже не действовали. Он словно молния переносился с улицы на улицу, едва замечал, что там персы слабеют.