Самвел

Меружан предложил пастуху сесть вместе с ним за ужин, на что Мани согласился после долгих упрашиваний, сказав: «Много чести будет мне, тер сепух. Ну да пусть и старик Мани похвастается перед людьми, что раз в жизни с сепухом ужинал».

Он сел и поставил перед собой кувшин с вином.

Первую чашу Меружан опорожнил залпом до последней капли. Заметив это, Мани подбодрился и стал сам пить, все чаще поднося чашу гостю. Когда оба они порядочно выпили, пастух обратился к гостю:

— Расскажи мне, тер сепух, что тебе известно о Меружане. Ты человек большой, знаешь о хорошем и плохом, а мы — люди маленькие и не знаем, что где делается. Неужто правда то, что о нем болтают?

— Что же о нем говорят?

— Да как тебе сказать?.. Тебе лучше знать, тер сепух!.. Язык не поворачивается, чтоб сказать…

— Видишь ли, любезный Мани, мне тоже не все известно. Многое говорят… Но кому верить? Знаю только, что Меружан скоро возвратится и, верно, будет царем Армении.

Морщинистое лицо пастуха приняло угрюмое выражение. Последние слова, вместо того чтобы обрадовать его, — ведь его господин и князь будет царем, — огорчили его.

— Не ладно это — сказал он печальным голосом, — Это против божьей воли. Царь должен быть царем, а князь — князем. Бог покарал бы меня, если бы я вздумал стать Меружаном. Я его пастух и должен быть доволен своей судьбой.

— Но ведь предки Меружана были тоже царями, — возразил гость.

— Я не знаю, были или нет. Может, и были… Только чего ему еще не хватает по сравнению с царем? Ведь он владыка в своей стране. От Аракса до Вана — везде его земли. Разве у царя Аршака найдется столько земель? Я много странствовал, тер сепух, и видел много стран. Видел табуны лошадей Аршака, видел и стада его овец, но ведь они не составят не только половины, но и четверти наших. Видел горы, где охотился царь Аршак, видел его пастбища; опять-таки скажу — не равняться ему с нами! Не пойму, чего недостает Меружану, зачем он идет против воли божьей? Зачем он берет грех на душу и навлекает беду на свою страну? Горестно все это, очень горестно, тер сепух… Будем надеяться на бога, пусть он предотвратит зло и сотворит благо.

С этими словами старик налил себе вина и, подняв глаза к небу, опорожнил чашу, произнося молитву, точно желая угасить пылающее пламя в своем сердце.

Меружан расчувствовался. В нем глухо заговорили угрызения совести.

Мани наполнил чашу и предложил ее гостю со словами:

— Выпей и ты, тер сепух, и попроси бога отвратить зло, сотворить благо. Меружан ведь как мой, так и твой господин. Я его смиренный пастух, ты же его знатный вельможа. Помолимся за нашего князя. Всевышний услышит нашу молитву.

Меружан принял чашу дрожащей рукой, оставаясь в нерешительности. Он должен был молиться за свои грехи, молиться тому богу, от которого он всенародно отрекся, дав клятву перед троном Шапуха. Он должен был молиться о том, чтобы бог отвратил его от злого пути. Он должен был каяться на своем языке. Но с какой душой? Не признаваясь в грехах, без душевного примирения! Лицемерием было бы такое покаяние! После долгого колебания он все же повторил слова пастуха и осушил чашу…

Меружан тут же закончил трапезу.

Пастух заметил его волнение и спросил участливо:

— Видно, ты сильно устал с дороги, тер сепух? Сейчас приготовлю тебе постель. Самое лучшее средство от усталости — это сладкий сон. Постель будет не роскошная, но зато спокойная. Возьми мою накидку, завернись в нее и засни. А под голову положи вот этот мешок, набитый травою. Она куда мягче пуха!

Меружан поблагодарил пастуха за его заботы и сказал:

— Ночь прекрасна, Мани, чудесная луна перебила мой сон. А твое вино меня взбудоражило. Хочется немного погулять, рассеять волнения души. Проводи меня, любезный Мани, а то собаки не пропустят меня.

Меружан встал. Пастух взял палку, пошел вперед и спросил князя, куда он желает идти.

— В горы, — ответил князь.

Они прошли мимо спокойно лежавших собак и приблизились к подножию горы.

— Оставь меня одного, добрый Мани, — сказал Меружан. — Я немного поброжу, затем сяду на какую-нибудь скалу и с ее высоты полюбуюсь на луну, послушаю сладостное журчание горного ручья.

Наивный Мани был немало изумлен возбужденным состоянием гостя, впавшего в такую восторженность. Он объяснял столь неожиданную перемену действием вина. «Кто знает, какие неведомые чувства взволновали его сердце» — подумал пастух. Оставляя гостя в одиночестве, он передал ему свирель, сказав:

— Будь здесь, тер сепух, сколько твоей душе угодно, и наслаждайся сладостью ночной прохлады. Когда захочешь вернуться, заиграй на свирели, — я услышу, приду за тобой и проведу в шалаш. Ведь собаки у нас злые, тер сепух.

— Спасибо, добрый Мани, — сказал Меружан, взяв у него свирель.

Пастух ушел.