Самые обычные люди?

– Пока мы были совсем салабоны, нас долбили все абсолютно. И «чехи»,[62]

и не «чехи» – ну салабоны, да? «Чехи» очень долго не знали, что такое музвзвод и где он находится. Из Грозного был всего один человек. Он был очень интеллигентный, высокий, красивый, действительно джигит. Он не занимался никакой фигнёй вот этой. Он был парторг или комсорг, и к нему все уважительно относились. А остальные были прямо вот с гор – дети пастухов и сами пастухи. И их была не рота, их было пятьдесят человек. Но для полка почти в тысячу – это более чем. Пятьдесят чеченцев – это… Потому что они всегда держались вместе, все вопросы они решали исключительно с позиции силы… Одного они всегда избивали всей толпой. С нами они как-то не очень контактировали, они с армянами сначала начали воевать. Я помню, как… А у нас был в роте армянин. И он же армянин, он же гордый. И чего-то где-то они зацепились, и его выловили около гаражей… Ну, я его не узнал. Не узнал человека! Он пришёл с головой восьмиугольной, и такой… В общем, думали, что помрёт. Но нет, выжил. И «чехи» так решали вопросы. Но где находится музвзвод, они никак не могли понять. Выходят откуда-то люди и куда-то заходят. А эта дверь – они никак не могли опознать, что она ведёт как раз туда, куда им хочется. И нашёлся один среди них, самый сообразительный. Он был очень большой – очень большой, прямо мускул на мускуле. Он, видимо, мясо ел сырым и поднимал камни… Его звали Тамерлан. Он как-то подсмотрел, что эта дверь открывается, ворвался – и такой: «Ааа, вот вы где прячетесь!» – это год прошёл! И в свойственной ему беспардонной манере начал везде заглядывать, рыться в вещах. Мы ему пытались возражать, что было совершенно бесполезно. Его интересовала только еда. Он привёл потом с собой ещё пару человек, примерно таких же, как он, и они нас подстерегали около музвзвода, когда приходили посылки. Они врывались в музвзвод, и… Ну а мы-то как посылки в армии делили? Носки тебе мама прислала – это твоё, грубо говоря, а хавчик[63]

весь – на общак. Так они решили, что они теперь в хавчике с нами в доле. Мы ему говорим: «Тамерлан, с какого перепуга? Ты что, музыкант что ли?» – Он говорит: «Нет, я чеченец». Мы говорим: «Ну хорошо, ты чеченец, и что – ты у нас будешь еду отнимать?» – Он: «Нет, только мясо». А потом мы догадались. Нам приходит, допустим, говяжья тушёнка. А он читать не умеет. Он смотрит – корова нарисована, значит, это ему можно. А если свинья нарисована – свиная тушёнка – ему нельзя. Мы делали очень просто. На почте, когда ходили, переклеивали наклейки с банок. Со свиной на говяжью, а свиную оставляли без всего. Он спрашивал: «А это что?» – Мы говорим: «Свинина». Он: «Откуда знаешь?» Я говорю: «Ну открой». Он открывал, а там действительно свинина. И он стал верить. Он говорит: «А чего вам теперь одну свинину шлют?» – Мы говорим: «Ну, мы любим свинину, мы тут все почти с Украины». Но он был добрый. Он был добрый, он был хороший такой. Единственное, отнимал у нас говядину. Как он питался в столовой, я не понимаю, потому что там вообще жрали непонятно что.

– Да, вряд ли им отдельно готовили, – согласился Звонарь.

– Конечно… А потом появились плохие чеченцы. Появился Мансур Арсаев и ещё один гад рыжий – Хашиев. Арсаев – это был такой невысокого роста, может метр семьдесят пять, кривоногий, очень коренастый чеченец, который носил длинные волосы, как они любят – каре у них такое. Ходил в неуставных каких-то штанах. А за голенищем сапога у него всегда был нож. И он совершенно спокойно, посылая всех, в том числе и офицеров штаба, в таком виде ходил, и всё ему было по фигу. Он не ходил строем, ел когда хотел. Его как специально к нам в девятую роту определили. Он тут же выгнал нашего бедного армяна – почему-то его кровать ему понравилась. Он мог спать в одежде, мог спать днём, ну вообще, просто полный беспредел. Он считал, что он… Ну, что главней него только Аллах. И он ходил с ножом. И чуть что… А нож настоящий, охотничий большой нож. Большой тесак с кровостоком, с наборной ручкой. Такой зековский нож. Его никто не трогал, естественно, но он мало того, что вёл себя очень вызывающе – он делал, что хотел. Если он хотел спать, а ещё отбоя не было, все занимались своими делами, он мог заорать: «Эй, салабоны, отключили свет на хрен, заткнулись все!» – и, если эта команда не выполнялась, он просто доставал нож и под угрозой заставлял. А они оба, что Арсаев, что Хашиев, были наркоманы героиновые. Хашиев был из четвёртой роты – такой же отморозок, но без ножа. Но героина достать было негде, а мака – маковой соломки, и просто дикорастущего мака опийного, было навалом. Потому что это Иркутская область, там всё растёт, и это растёт. И они умудрялись где-то этой «черняшкой», как они называли, затариться, уколоться, и всё время ходили под кайфом. Ну и ладно бы, как говорится – но он терроризировал всю роту. Тот же самый Бокалов просто боялся его. Не то что его ударить – он заискивал перед ним, на это было противно смотреть.

Довганик презрительно сплюнул в сторону и продолжил: