Самый безумный из маршрутов

Я выдержала путь в тысячу миль без Ледяной Шапки, без матери – в основном благодаря своей силе и настойчивости я это пережила. Беспощадный холод, бесконечное солнце и голод. Я проявила свою силу, независимость и способность принимать решения, жить самостоятельно. Это было целью моего путешествия, самой главной.

Я все время испытывала голод и постоянно ела. Мама готовила целый день: лазанью, печеную говядину, фаршированную капусту, курицу с рисом и запеченным луком в остром томатном соусе. Я съедала все.

От стафилококковой инфекции у меня возникал непривычный жар, но боль стала меньше. Скоро я могла спать в любом положении. У меня продолжалась аллергия на солнце, я все время носила одежду с длинными рукавами. Если я выходила на улицу без защиты, мое тело покрывалось пузырями. Каждый день я снимала трусы, чтобы показать маме, что воспаление постоянно уменьшается. Скоро я смогу покинуть дом.

Мы с мамой ссорились во время прогулок. «Пожалуйста, не возвращайся туда», – повторяла она снова и снова. Я игнорировала ее слова. Я была тверда как никогда до начала путешествия.

Папа был дома, но он работал; он всегда работал. Он с таким же успехом мог быть в Калифорнии. У меня не было возможности рассказать ему о Джуниоре – я не могла. Я хотела бы. В моем ежедневнике было написано: «этот человек НИКТО, и это твой отец»

. Я думала, мне нужно рассказать, и понимала, что, конечно, это так, это было очевидно – но все равно я не могла. Он меня ни о чем не спрашивал.

Он избегал меня – это сводило с ума. Я хотела, чтобы он сказал, как ему жаль, что он уделял мне так мало времени – сейчас и до этого, во время моего детства. Я хотела, чтобы мой папа был здесь для меня.

Я хотела, чтобы он почувствовал мое смущение и замешательство. Мне было холодно. Я вела себя с ним так же, как он со мной – сдержанно. Не говорила: «Я тебя люблю, я тебя люблю». Я хотела, чтобы отец сказал, что любит меня, он не мог этого не сказать; что он скучал, любил меня и много обо мне думал. Но он приходил домой с работы и уходил писать в свой домашний кабинет, и я его не видела. Я тоже старалась всех избегать.

На третий день после возвращения домой я взяла своего племянника Бена на озеро. Мы встретили двух моих одноклассников, Дэна и Нейта, они курили сигареты. Нейт был парнем, в которого влюблялись все девочки в старшей школе. Он сидел позади меня на уроке испанского в десятом классе и как-то раз, когда на мне была узкая майка с тонкими лямками, он щелкнул незакрытой бретелькой моего лифчика, и я, как ни странно, была польщена. Я развернулась к нему и спросила: «Что?», но он не ответил. Он сосредоточенно смотрел на листок со своим заданием. Больше он так не делал.

Мы встретились с ним глазами: «Эй, Нейт».

«Привет», – сказал он, вынув сигарету изо рта и выдохнув дым.

Маленький Бен сказал: «Дым». Я слегка наклонилась и взяла его за руку, хотя он мне ее и не протягивал. Я почувствовала себя очень неуютно, увидев этих ребят, которых видеть совсем не хотела. Я поняла, что мне совсем нечего рассказать им о том, что я делала этим летом. Когда Нейт спросил, я только сказала: «Путешествовала».

«Здорово», – сказал он, продолжая курить.

Он продолжал делать то, что делал в старшей школе, но я изменилась. Я совершила отважный, смелый поступок, во мне было что-то от маньяка, поскольку это требовало огромного упорства. Я искала что-то лучшее в себе. Я старалась определить свое место в мире. Но Нейту было все равно. Единственное, что его интересовало, – почему я, отмеченная наградами ученица, бросила колледж. Я, отпрыск успешных в браке гарвардских юристов, вернулась домой изнасилованная и без работы, без стажировки, без бойфренда и без аттестата, без всего. Была только опасная гнойная инфекция. Моя неудача была отпечатана на ягодице.

Я пошла домой, держа Бена за руку, не отпуская ее, даже когда он семенил по футбольному полю, где не было ничего опасного.