Самый богатый человек в Вавилоне

Деньги – средство измерения земного успеха.

Деньги дают возможность наслаждаться всем лучшим, что есть на планете.

Денег достаточно у тех, кто понимает простые правила их накопления.

Сегодня деньгами управляют те же законы, что и шесть тысяч лет назад, когда преуспевающие люди наводняли улицы Вавилона.

Человек, который хотел стать богатым

Бансир, мастер по изготовлению колесниц в Вавилоне, пребывал в глубоком унынии. С места на невысокой стене, окружавшей его владения, он грустно взирал на свой простой дом и открытую мастерскую, где стояла незаконченная колесница. Его жена то и дело появлялась в проеме дверей. Взгляды, которые она украдкой на него бросала, ясно давали понять, что запасы еды почти истощились и ему давно пора взяться за работу – отполировать и покрасить колесницу, туго натянуть кожу на обода колес, подготовить колесницу к отправке и продать ее богатому заказчику.

Однако его плотное, мускулистое тело не двигалось с места. Его медлительный ум терпеливо бился над проблемой, с которой он никак не мог справиться. Жаркое тропическое солнце, обычное для долины Евфрата, жгло его без жалости. На лбу выступили капли пота, но Бансир не замечал, как они стекают вниз и теряются в густых волосах, покрывающих его грудь.

За его домом возвышались ступенчатые стены, окружавшие царский дворец. Неподалеку, уходя в самое небо, поднималась выкрашенная в яркие цвета башня храма Ваала. В тени этого великолепия и стояло его скромное жилище вместе со многими другими, еще более бедными домишками. Таков был Вавилон: смесь величия и убожества, ослепительного богатства и ужасающей нищеты, застроенный без плана и системы в защитных стенах город.

Если бы Бансир потрудился оглянуться, он увидел бы шумные колесницы богачей, расталкивавшие всех вокруг – и торговцев в сандалиях, и босоногих нищих. Но даже богачам приходилось сворачивать в придорожные канавы, чтобы дать дорогу длинным вереницам царских рабов-водоносов, каждый из которых нес тяжелый бурдюк из козлиной шкуры с водой для полива висячих садов.

Бансир был слишком поглощен своей проблемой, чтобы услышать беспорядочный гул оживленного города. Он и не прислушивался. Из задумчивости его вывел неожиданный звон струн знакомой лиры. Он обернулся и увидел приветливое, улыбающееся лицо лучшего друга – музыканта Кобби.

– Да благословят тебя боги великой щедростью, мой добрый друг, – начал Кобби с цветистого приветствия. – Хотя, похоже, они уже одарили тебя своей милостью, раз ты можешь сидеть без работы. Я радуюсь вместе с тобой твоей удаче. Я даже готов разделить ее с тобой. Твой кошелек, должно быть, набит монетами, иначе ты бы в поте лица работал в мастерской. Поэтому прошу тебя, извлеки из него два несчастных шекеля и одолжи мне до сегодняшнего вечернего пира у знати. Ты и не заметишь, как они вернутся к тебе.

– Если бы у меня было два шекеля, – мрачно ответил Бансир, – я никому бы их не одолжил – даже тебе, лучшему из друзей. Ведь это было бы все мое состояние. Никто не дает в долг все свое состояние, даже лучшему другу.

– Что я слышу? – воскликнул Кобби с искренним удивлением. – У тебя нет ни шекеля в кошельке, а ты сидишь, как статуя, на стене! Почему не доделываешь колесницу? Как же ты собираешься удовлетворить свои благородные потребности? Это на тебя не похоже, друг мой. Где твоя неиссякаемая энергия? Тебя что-то огорчает? Уж не боги ли навлекли на тебя беду?

– Должно быть, это испытание богов, – согласился Бансир. – Все началось с того, что я увидел сон. Совершенно бестолковый сон. Мне снилось, что я богат и на поясе у меня висит красивый кошелек, набитый монетами. Там были шекели, которые я беззаботно бросал нищим; были сребреники, на которые я покупал роскошные наряды для жены и все, что хотел для себя; были золотые, благодаря которым я был уверен в будущем и не боялся тратить серебро. Меня переполняла радость! Ты бы не узнал во мне своего трудолюбивого друга. Не узнал бы ты и мою жену. На ее лице не было ни морщины, и оно сияло счастьем. Она снова стала улыбчивой девушкой, как в день нашей свадьбы.

– И правда, хороший сон, – заметил Кобби, – но почему же столь приятные чувства, которые вызвал он в тебе, превратили тебя в мрачную статую на стене?