Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Берти одним из первых услышал тревожную новость – 13 октября замок Сен-Клу, где его с родителями так по-королевски развлекали Наполеон и Евгения в 1855 году, был уничтожен артиллерийским огнем. Только не прусским, а французским. Замок стоял на холме с видом на Сену и использовался противником как наблюдательный пункт, поэтому лишенные сентиментальности парижане, для которых дворец (где еще оставалась бесценная мебель) был не более чем напоминанием о легкомыслии Наполеона, нещадно его бомбардировали. Спустя несколько часов он превратился в тлеющие руины. Должно быть, для Берти – ив еще большей степени для сбежавшей Евгении – это было недвусмысленным намеком на то, что их безмятежная парижская жизнь осталась в прошлом[215].

Всю следующую осень и безжалостно суровую зиму никто в Париже уже не наслаждался разгульной жизнью, которой славился город в предыдущие два десятилетия наполеоновского правления. Все, кто смог, отправились в изгнание на юг и запад, подальше от пруссаков, в то время как оставшиеся в городе парижане медленно погружались в пучину болезней и голода. Конечно, как и при многих осадах, болезни и голод тоже распределялись по классовому признаку. Те, у кого были деньги или влиятельные друзья, могли найти еду и дрова. Почти у всех парижан были родственники, служившие в войсках, которые предпринимали отчаянные попытки выбить оккупантов, и все жили в страхе постоянных бомбежек с прусской стороны.

Город превратился в огромную военную базу – ополченцы стояли лагерями в парках, проходили военную подготовку на бульварах, проститутки исчезли с улиц и засели за шитьем военной формы в мастерских, кафе закрывались в десять часов вечера, плейбои выходили на боевые дежурства или отсиживались дома.

Почти полгода завоеватели, подтягивая свежие силы и пополняя запасы оружия и продовольствия, все туже сдавливали кольцо осады, оставляя парижан без помощи извне. Поначалу жители питались почти нормально, благодаря множеству мелких хозяйств внутри кольца укреплений, но вскоре запасы истощились, и потребовались новые источники белка. Все четвероногие существа стали потенциальной добычей. Из тысяч быков и лошадей, что тянули телеги и кареты, забоя избежали только использовавшиеся для военных нужд.

Домашние животные были съедены, и в заметке от ноября 1870 года сообщалось о том, что в мясной лавке на бульваре Рошешуар, в бедняцком квартале на севере Парижа, открыта торговля мясом собак, кошек, крыс и даже воробьями на палочке. На площади перед Отель-де-Виль (мэрией) открылся крысиный рынок. Покупатели могли выбрать грызуна из битком набитой клетки, которого затем душил (видимо, сытый) бульдог, – и, вуаля, готовый ужин.

Между тем из пернатых в городе остались только голуби. Почтовые голуби были жизненно необходимы для связи с внешним миром, поэтому их убийство было приравнено к особо тяжкому преступлению – подумать только, ведь эта птица на вашей тарелке могла бы служить курьером, доставляя новости о передвижениях прусских войск[216]. По той же причине в оккупированной зоне пруссаки ввели смертную казнь для всех, кто держал голубей, – в XIX веке это было равносильно нацистскому запрету на владение радиотехникой.

Чтобы помочь парижанам приспособиться к новой кухне, газета Le Quotidien des Nouvelles

(«Котидьен де Нувель») публиковала рецепты.

Среди наиболее аппетитных (или наименее несъедобных) были котлеты из собаки с горохом, собачья печень на шпажках, филе кошатины с майонезом, жареная собака с соусом из крысенышей, крысиная салями, а на десерт – сливовый пудинг с соком из лошадиного мозга вместо крема. Одним словом, bon appétit[217].

Между тем, по мере того как запасы муки сходили на нет, хлеб стали строго нормировать, и он все меньше напоминал знакомый продукт. К концу осады это было уже не более чем пюре из соломы.

С другой стороны, если у вас были деньги и взыскательный вкус, ничто не мешало вам довольно хорошо питаться на протяжении всей осады. В конце октября 1870 года зоопарк в Jardin des Plantes[218] начал жертвовать свои экспонаты. Некоторые из них были источниками привычного мяса – олени, утки, лебеди, буйволы. Да и яки, зебры и антилопы на вкус мало чем отличались от конины или говядины, особенно в руках французских поваров, хотя и им не сразу покорились слоновьи хоботы, которые шли на продажу по 40 франков за фунт (в то время как жалованье солдата составляло полтора франка в день, а за крысу давали два франка).