Самый красивый из берсальеров

Проснувшись, Ромео Тарчинини не ощущал обычной жизнерадостности. Для него это было настолько странно, что комиссар встревожился и сразу вообразил, будто здесь, вдали от близких, к нему прицепилась какая-то болезнь, ибо, с точки зрения Ромео, дурное настроение наверняка предвещает ужасный недуг. А стоило только подумать об этом — и богатая фантазия принялась рисовать картины одну страшнее другой. Одолей Тарчинини серьезное недомогание дома, в Вероне, у двери уже толпились бы друзья, но здесь, в Турине… Там, если бы его повезли в больницу (а уже одно это слово навевало мысли о бесконечно грустных событиях), на улице пришлось бы наводить порядок. А тут, у пьемонтцев, — хоть умри, никого это ничуть не взволнует! Комиссар померил температуру, внимательно изучил в зеркале язык и глаза, прощупал живот (на случай острого аппендицита), помял печень и, прикрыв глаза, стал прислушиваться к сердцебиению, однако с некоторой досадой и без особого облегчения убедился, что организм работает совершенно нормально.

Надеясь отогнать тревогу, Тарчинини снова натянул на голову одеяло и в тепле кровати стал мечтать о Вероне. Будь он дома, Джульетта уже готовила бы для него завтрак, а детишки подняли бы возню… Ромео слушал бы привычный шум в квартирах соседей… Но, увы, он в Турине, среди чужаков, а здесь, если какой-то звук и доносился из других номеров, то весьма тактично и чуть слышно — и комиссару не хватало человеческого тепла, той семейной атмосферы, благодаря которой он всегда оставался самим собой. Положа руку на сердце — Ромео просто нужно было ощущать рядом присутствие Джульетты. Без нее комиссар чувствовал себя немного потерянным. Тарчинини так привык приукрашивать все, что его окружало, что видел жену прежней, времен их молодости, и, несмотря на рождение шестерых детей, всегда думал о ней как о девушке, пленившей его четверть века назад. Комиссар вскочил и попросил телефонистку как можно скорее соединить его с Вероной.

Голос Джульетты ничуть не изменился с годами, и, едва услышав его, Ромео почувствовал, как сердце его тает от любви и нежности. Синьора Тарчинини несколько удивилась столь раннему звонку, но когда муж объяснил ей, что тревога и тоска по дому вот-вот доведут его до самой настоящей неврастении, матрона добродушно рассмеялась и в голосе ее зазвучала ответная нежность. Джульетте льстило, что ее комиссар, уже в который раз оказавшись в разлуке, не находит себе места, поэтому она так же искренно поклялась, что и сама безумно тоскует. Кроме того, Джульетта сказала, что приехавший в Верону по делам кузен Амполи заходит к ним каждый день, и это действует ей на нервы, потому что в конце концов соседи могут дать волю языкам. Тарчинини взвился под потолок. Сердце его охватила ревность, и этот пятидесятилетний седеющий толстяк закатил своей Джульетте дикую сцену ревности (впрочем, синьоре Тарчинини это не доставило огорчений — напротив, она упивалась бурной реакцией супруга). Забыв о почтенном возрасте и изрядно пострадавшей от времени внешности, комиссар и его дражайшая половина осыпали друг друга смехотворными упреками, глупыми угрозами и, припоминая друг другу некогда совершенные ошибки, с восторгом плакали и обвиняли друг друга в равнодушии и бессердечии, в глубине души нисколько не сомневаясь в обратном. Ромео обожал проливать слезы, его супруга — тоже, и когда наконец, совершенно обессилев и заикаясь, Тарчинини поклялся жене, что никогда больше не вернется в Верону, где другой уже занял его место, Джульетта решительно положила конец излияниям:

— Поторопись-ка лучше домой, дурачок, а то я совсем иссохла, ожидаючи твоего возвращения!

Умиротворенный ее словами комиссар подумал, что единственное препятствие, мешающее ему вновь обрести семейный очаг, — упрямое нежелание Анджело Дани признаться в убийстве берсальера. Но мысль об Анджело тут же напомнила и о его сестре. И, сообразив, что он накануне наговорил девушке об инспекторе Дзамполе, Ромео на мгновение сник. Однако комиссар очень быстро внушил себе (уж очень ему этого хотелось!), что из Стеллы получится великолепная супруга для Алессандро. Тарчинини и в голову не приходило, что молодые люди могут не понравиться друг другу, а будущий ребенок берсальера — стать серьезным препятствием его планам. И, как всякий раз, когда его немного угнетало неприятное предположение, веронец попытался больше о нем не думать и сосредоточиться на чем-нибудь другом, в данном случае — на Анджело, от которого ему позарез надо было скорее добиться признания, ибо это единственная возможность поскорее вернуться к Джульетте и малышам.