Самый лучший день (ЛП)

Я улыбаюсь при воспоминании о нашей первой встрече: Миа Пилмер сидит за столом в конференц-зале со стеклянной столешницей, ее светлые волосы блестят, глаза яркие и умные. Ее длинные ноги подчеркивала узкая короткая черная юбка. Через эту стеклянную крышку можно было оценить все, а у Мии тогда имелось многое, что можно было оценить. Джон сказал мне, что Миа лучший копирайтер в творческой команде, на удивление один из лучших, которых он когда-либо читал, хотя она только что закончила колледж и была очень молода. Будущий креативный директор и, возможно, даже партнер фирмы, сказал он. «Томпсон Пейн и Пилмер», это когда-нибудь случится, предсказал Джон. Она была выпускницей Нью-Йоркского университета, по крайней мере на десять лет моложе меня, и из богатой нью-йоркской семьи. Умна, красива, чиста. В ту минуту, когда сел на стул рядом с ней, случайно/нарочно ударившись бедром о ее ногу под столом для совещаний, я понял, что это она. Почувствовал, как между нами проскакивает искра, притягивая нас друг к другу навсегда.

Миа тоже чувствовала физическое влечение. Я видел, как она покраснела, когда застенчиво отвернулась от меня за столом для совещаний. Ее разум, с другой стороны, требовал некоторого убеждения. Можно сказать, это была работа по продажам.

Джон, да... мы с ним поладили с самого начала. Думаю, проблема была просто в том, что в какой-то момент мы оба поняли, что я стал подходящим человеком на его место. Но он никуда не собирался уходить. Партнеры не собирались делать его партнером, они сказали ему, что на стеклянной стене не появится надпись «и Ларсон». Так что он застрял, бедный Джон. В конце концов, мне нужно было помочь ему двигаться дальше. Я был счастлив оказаться полезным.

— Клаудия говорит, что кредитка не работает, — Миа, качает головой, прикрывая телефон. — На что она должна покупать продукты? Ей пришлось оставить сумки на стойке обслуживания клиентов в «Крогере». Сказала, что вернется, чтобы заплатить. Это неловко, Пол.

— Просто скажи, чтобы она воспользовалась своей кредитной карточкой, и я верну ей деньги, когда мы вернемся, — я умею решать логические задачи.

— Пол, она студентка колледжа. Мы не можем просить ее об этом. — Мышцы на ее шее натянуты, как резинки, которые вот-вот лопнут. У меня снова спокойное, рассудительное бесстрастное лицо. Конечно, я знал, что карта не сработает, но Миа, понятно, удивлена. Надеюсь, она не потеряет голову из-за такой ерунды. Терпеть не могу, когда Миа начинает ныть и беспокоиться. Это ниже ее, ниже нас.

— Когда мы доберемся до озера, я переведу деньги на карточку. Она заработает к полудню. Ладно? — Теперь моя очередь похлопать ее по ноге. Она игнорирует этот жест и передает сообщение переутомленной Клаудии. Я наблюдаю, как она нажимает кнопку «отбой» на своем телефоне с явным выражением мелодраматического отвращения.

Действительно? Она ведет себя как ребенок. Это всего лишь продукты. Большое дело. Не похоже, что мальчики будут голодать. Наша кладовая полна превосходных продуктов. У нас в морозилке есть замороженные органические макароны и сыр. Это просто смешно. Ни мальчики, ни Миа не понимают, каково это — быть голодным, быть обделенным: открыть дверь пустого холодильника, пустой кладовой. Ну и что с того, что у них нет выбора закусок на выходные?

— Пол, честное слово. Это единственное, о чем я просила тебя, чтобы подготовиться к выходным. Оставить достаточно наличных или, по крайней мере, достаточно денег на кредитке на выходные. Это неприемлемо, — выговаривает мне Миа. Она потирает затылок, пытаясь ослабить резинку, полагаю. Представляю, как ее плечи сжимаются от беспокойства.

На самом деле грустно, что такие мелочи могут так легко вывести ее из себя. В последнее время это не редкость. Похоже, сейчас она способна переживать из-за всего. Она беспокоится о мальчиках, о своем здоровье, о том, как чистят сточные канавы, вывозят мусор, обо всем на свете. Разве не стало бы иронией, если все это беспокойство и есть главная причина потери веса? Это моя теория и я поделился ей с женой.

Ничего из того, что я мог бы сказать сейчас, не улучшит ситуацию, поэтому вместо этого включаю музыку, когда Эми Уайнхаус выкрикивает:

— Ты же знаешь, что я никуда не гожусь. — Я люблю эту песню, весь этот плейлист, и знаю, что Миа тоже любит. Далее — «Холодное, холодное сердце» Дины Вашингтон.

— Мы можем переключиться на радио? — спрашивает Миа. И затем, прежде чем я успеваю ответить, в мои уши врывается с треском местная станция, кантри-певец, причиняющий боль моей психике. Сколько бы я ни объяснял Мии, что джаз — высшая музыкальная форма, а кантри — низшая, она все равно мучает меня.