Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ)

И с новыми силами накинулся на вылепленные любимыми ручками манты, старательно обмакивая их в сдобренную чесноком смесь кетчупа и майонеза.

—…Таким образом, Лихтенштейн стал единственной областью западного мира, где женщины не могут голосовать, — пробубнил новость оставшийся включенным телевизор.

— В Лихтенштейне женщина — не человек, — хохотнул я. — А в Швейцарии дамы избирательное право тоже только на днях получили. И при этом мы — первая на свете страна с полным равноправием, на секундочку — являемся для так называемого цивилизованного мира тоталитарной парашей. Просто руки опускаются от такого лицемерия.

— Будет нужно — я помогу поднять, — улыбнулась Виталина. — Но вообще это такое себе равноправие — у нас женщины и на работу ходят, и хозяйство ведут, и детей в садики-школы водят, а мужик после работы домой вернулся и на диван с пивом.

— Нечестно, — подтвердил я. — Можно, конечно, на нее ответственность и переложить — надо было, мол, нормального, помогающего и понимающего выбирать, но реальность так не работает, а задним умом все сильны. Извини, не полезу — семейная жизнь штука специфическая, тем более в настолько демографически травмированной стране. Да и смысла нет — кто пи*дюка слушать будет? Геополитика с экономикой — это, как ни странно, штуки попроще, чем донести до горе-«кормильцев» тот факт, что в случае наличия полноценной работы у обоих супругов домашние обязанности было бы неплохо распределить, типа как у нас, — указал на висящий на стене у окошка разлинованный лист с заголовком «график дежурства».

— Я за эти два года отдохнула больше, чем за всю прошлую жизнь, — вздохнула Виталина.

— Это с улыбкой и гордостью говорить надо, причем — перед подружками! — назидательно заметил ей я.

Рассмеявшись, Вилочка заверила:

— О, не переживай — все, кто в курсе, мне просто образцово-показательно завидуют.

— Равно как и мне! — хохотнул я. — Видишь, какая у нас гармония.

— Посуду помой, гармонист, — хихикнула довольная девушка и ушла наводить красоту.

Ликвидировав последствия обеда, прошел в комнату и аккуратно сложил в папочку две ценнейшие бумаги. Одевшись, дождался Виталину, помог ей надеть легкую «шубку» из шерсти редкой зверушки викуньи, сам ограничился пальто, и мы вышли в солнечный, звенящий капелью, день. Сев в «Москвич», добрались до социологического НИИ и посигналили.

— Нашего Владимира Васильевича научные функционеры не любят, — коротая ожидание, поделился инфой с Вилочкой. — Он в подпольном марксистском кружке диссидента Краснопевцева состоял, за что лишился аспирантуры и был вынужден работать токарем на заводе. Прикинь какая злая ирония — на тридцать девятом году Советской власти существовали подпольные марксистские кружки, направленные на подрыв авторитета товарища Хрущева.

— Диссидента как не назови, — пожала плечами Виталина.

— Так, — согласился я. — Нефиг тут лодку раскачивать от большого ума.

В моей реальности Краснопевцев с 90-х годов был организатором и главным идеологом музея предпринимателей, меценатов и благотворителей в Москве. Это что, марксист? Фигня это, а не марксист.

На крылечко института вышел одетый в пальто, кепку и держащий в руке портфель товарищ Крылов. Миновав короткую дорожку, он забрался на заднее сиденье. Обернувшись, я пожал ему руку:

— Готовы?

— Готов! — подтвердил он.

Виталина повезла нас к выезду из города — вот бы мне собственный аэропорт, чтобы в Хабаровск не кататься!

— А я тут Виталине рассказываю о вашем диссидентском прошлом, — похвастался я.

— Молодой был, — пожал он плечами.

— Получается так, — кивнул я. — А еще рассказываю, что научные коллеги вас не любят.

— Не любят, — согласился он. — А за что научным импотентам меня любить? Таких как я — эксплуатируют и обобществляют. А теперь меня, даже не кандидата наук, на НИИ поставили. Да они меня стрихнином отравят, если возможность будет! Выскочка! Неуч! Контра!

— Ученые? — удивилась Виталина.

— Вы же из КГБ, Виталина Петровна, — удивился в ответ Крылов. — Человек остается человеком вне зависимости от профессиональной деятельности. Со всеми вытекающими.

Вилочка неловко поерзала — у нее специфическое обучение было, не настолько профессионально деформирующее.

— Кланы, — важно заметил я. — Их можно встретить везде, где существует человеческий коллектив. Кланы маскируются под номинально отсутствующую в Союзе корпоративную солидарность. «Клановость» не отменяет и не подменяет традиционные Советские научные коллективы, а существуют как бы параллельно, охватывая часть такого коллектива или части нескольких. Эти неформальные структуры становятся своеобразной надстройкой, занимая социальное пространство между коллективом и вышестоящим официальным начальством.

С интересом выслушавший Крылов кивнул: