Самый лучший пионер. Том второй

— Все, больше не буду! — испугавшись, изобразил здоровой рукой «стоп». — Тебе рассказывать можно все, напоминаю. Тебе верят, Вилка, потому что знают, что ты — не подведешь. Не комплексуй!

— Заладил! — фыркнула она, вернув самообладание.

— В Третьяковке… — я объяснил.

— Ерунда какая-то, — пожала она плечами.

— Именно так — чисто на нервах поиграть, — кивнул я. — Чуть-чуть здесь, чуть-чуть там, и вот уже министр МВД либо идет вразнос и дает повод провернуть себя через аппарат, либо в разумных пределах исправляется и начинает работать эффективнее. Он картины рисует, Виталин. Прикинь сколько времени на это уходит? Я понимаю, отдушина и все такое, но ты же должен по четырнадцать часов в сутки пахать на такой собачьей должности, какая тут живопись?

— Если Юрий Владимирович одобрил, значит нужно постараться, — замотивировала она меня милой улыбкой.

— Обязательно, — с мотивацией и так проблем нет.

Вышли на улицу.

— А у тебя какой рост?

— 174 сантиметра, — ответила Вилка, улыбнувшись мне сверху вниз.

Андропов 175, мама — как Виталина, значит и я буду как минимум не меньше.

— А вес? — пристально осмотрел я ее с ног до головы.

— 63, — отвела она глаза и обиженно буркнула. — Я с тобой все время жру!

— Это чтобы от пули заслонять удобнее было! — хохотнул я и вздохнул. — Но лучше не заслонять, а выдергивать с траектории. Вместе с собой, ладно?

— Глупый! — наклонившись, с улыбкой потрепала она по волосам. — Мне, по-твоему, умирать хочется? Поехали, будешь бабушкам из Министерства образования глазки строить, — хихикнула она, усаживаясь в машину.

— «Я бы очень хотел, чтобы проект успели запустить до осени, у меня как раз рука заживет, смогу вместе с ребятами макулатуру собирать!» — провел я маленькую репетицию и под Виталинин смех уселся на свое место.

* * *

В ходе двухчасовой прогулки по Третьяковке мы с Сойкой добрались до пары караулящих проход в следующий зал лейтенантов. Судя по лицам — узнали.

— А чего там, дяденьки милиционеры? — поинтересовался любознательный мальчик, пытаясь заглянуть за угол.

— Там телевидение, — грустно сказал правый.

— Министра снимают, — не менее грустно добавил левый.

— Нельзя туда, да? — в тон им спросил я.

— Нельзя, — облегченно вздохнул левый.

— Ничего, нам — можно! — радостно заявил я и достал из внутреннего кармана пиджака бумажку с подписями Фурцевой и директора Третьяковки. — «В рабочее время Ткачёву С.В. и его спутникам разрешается посещать и осматривать все помещения Третьяковской галереи».

Милиционеры демонстративно отвернулись.

— Пойдем! — взял за руку хихикающую Соечку, и мы пошли на шум голосов. — Не против немножко познакомиться с живым министром?

— Девчонкам похвастаюсь! — с милой непосредственностью хихикнула Саяка. — А когда ты к нам придешь?

— Куда я такой? — кивнул я на руку. — Ни сыграть, ни спеть, и одна сплошная жалость. Не переживай, со следующего сентября будем за одной партой сидеть.

— Угу! — обрадованно кивнула Сойка.

Из коридора попали в зал и вытянулись на цыпочках, заглянув через спины выстроившихся за снимающими министра камерами пиджачно-милицейских товарищей.

Стоящий на фоне плотно увешанной картинами стены Щелоков был хорош — в парадном мундире, прилизанный, широко улыбающийся:

— Как завещал нам великий Ленин, искусство должно принадлежать народу! В хранилищах Министерства внутренних дел скопилось некоторое количество конфискованных в ходе пресечения подпольной торговли полотнами картин. Мы с товарищами приняли решение передать их Третьяковской галерее, оформив отдельной выставкой…

Самоконфискат, мать его!

— Отдельной гордостью является подлинник работы Ивана Константиновича… — Щелоков наконец-то уткнулся взглядом в мою восхищенно пялящуюся на него рожу и осекся. Откашлявшись, отвел взгляд и продолжил. — …Айвазовского…

Заминка не осталась незамеченной, и на нас начали обращать внимание. Соечка моментально покраснела, а я запомнил все рожи и имена. «Человек, который знает всех граждан СССР» звучит хороший челлендж. Пока Щелоков многословно описывал особо ценные картины, демонстрируя на всю страну свой богатый внутренний мир и любовь к живописи — тоже не дурак лицом поторговать — я тихонько расписался на чем пришлось — вплоть до десятирублевой купюры.

— А вот и подрастающее поколение! — подвалил к нам с Саякой сопровождаемый поворотом камеры мужик в очках и с микрофоном. — Вам нравится новая выставка?

Щелоков погрустнел.

— Выставка — замечательная! — не постеснялся я. — Мы очень благодарны Министерству внутренних дел, и обязательно расскажем ребятам, чтобы они тоже могли прийти посмотреть.

— Да! — мощно поддержала меня Сойка энергичным кивком.

Довольный журналюга дал отмашку выключать оборудование, а министр пошел к нам, взглядом отодвигая людей со своего пути. Какая рожа напряженная! Удобно быть королевским внуком. Он же — принц.

— Здравствуйте, Николай Анисимович! — пожал протянутую мне руку.

Рука как рука, так и не скажешь, что он ею взятки берет.

— Здравствуйте, — пискнула багровая от смущения Соечка, которой министр снизошел до целования ручки.