Самый лучший пионер

Да им и в голову не приходит заподозрить меня в лицемерии — я же буквально тринадцатилетний образцовый пионер, который именно так и должен себя вести!

— Похвальная сознательность, Сережа! — закивал и задавший неловкий вопрос функционер. — Но тебе замечательно удается гражданская лирика, и мы бы очень хотели, чтобы ты сочинял больше такого!

— Обязательно, Анатолий Ильич! — пообещал я, достал из кармана школьного пиджака блокнот, и карандашом записал в нем совет уважаемого старшего товарища.

— Тогда, если с этим разобрались, вопросы о ручьях и рябинах можем опустить, — скомандовала Фурцева. — Никодим Вениаминович, прошу вас.

Лысый мужик погладил бороду и спросил:

— Обязательно ли делать «И вновь продолжается бой» настолько громкой, и, я бы даже сказал, «ро́ковой»?

Александра Николаевна снова попыталась подключиться, но в этот раз влез вошедший во вкус я:

— Великая Октябрьская Социалистическая революция высвободила веками скованную прогнившими полуфеодальными оковами Империи энергию народа, благодаря которой первое в мире государство рабочих и крестьян было основано, укреплено, защищено от врагов и благополучно существует по сей день, одним только фактом своего существования заставляя капиталистические элиты визжать и корчиться от бессильной злобы! — по мере монолога мой немножко натренированный публичными мероприятиями звонкий мальчишеский голос набирал громкость, мощь и пафос. — События прошлого, которые привели к настолько величественному результату просто преступно показывать без должного, так сказать «рокота». Это же красиво — под залпы «Авроры», которые и символизирует перкуссия, летит над огромной страной красная тень, чтобы сплотить и указать путь, который неизбежно приведет нас к победе!

Повисла тишина.

— Сережа проводит своему классу политинформацию! — пискнула Александра Николаевна, развеяв ее.

— Даже завидую ребятам! — улыбнулась Фурцева и выдала нам индульгенцию. — Считаю, что дальнейшие дискуссии не имеют смысла.

Функционеры согласно побурчали, и министр поднялась на ноги:

— Пойдемте, провожу вас!

Мы с Пахмутовой подскочили, и я открыл перед дамами дверь, заслужив благожелательный взгляд самой важной советской тетеньки.

— До свидания! Буду благодарен, если вы и дальше будете мне помогать развиваться как полезной Родине творческой единице! — попрощался я с МинКультовцами и пошел за министром и композитором.

Блин, а я не перегнул? Не, в самый раз!

— Как мама? — спросила меня Фурцева.

— Говорят, что все будет хорошо, спасибо, Екатерина Алексеевна, — поблагодарил я и решил понаглеть. — А можно ее у вашего парикмахера к Новому году подстричь будет? Она всегда вашим прическам завидовала!

— Конечно можно! — умилилась министр.

— И вот еще! — хлопнул себя по лбу и полез в портфель. — Вот! Как чувствовал — пригодится! — протянул красиво завернутый в импортную подарочную бумагу берестяную шкатулку с янтарным браслетом. — Спасибо, что так быстро меня заметили и дали возможность радовать людей песнями и книжками!

— Я здесь совершенно не при чем, — с улыбкой покачала головой Фурцева, но подарок взяла и отдала материализовавшейся, кажется, прямо из пустоты тетеньке-секретарю. — Спасибо!

— А министром интересно работать? — с вполне искренним любопытством спросил я.

— Очень! — умилилась она еще сильнее и шутливо похвасталась. — Все время то писатели, то музыканты, а иногда и актеры попадаются!

— Но работать, наверное, много надо, да? — попытался угадать я.

— Очень много, — вздохнула Фурцева. — Но ничего, я пока справляюсь!

Ух как самоуверенно! Ничего, поправим где надо, и будет у нас не министр, а конфетка. Но это потом, само собой — мне пока прямо не по рангу, это же не прием в парикмахерскую. До конца министр провожать нас не стала, попрощавшись у лифта и пожелав мне творческих успехов, здоровья маме, и выразила уверенность в дальнейших встречах.

— Ну, Сережка! — как только кабина понесла нас вниз, Пахмутова схватила меня за уши и поцеловала в макушку. — Ну молодец, считай — все, врагов у тебя не осталось, если сильно не наглеть.

— Ваши слова — да Екатерине Алексеевне в уши! — улыбнулся я. — Но в целом я с вами согласен, все вроде прошло лучше не бывает!

— Именно что «не бывает»! — одобрила она.

В машине успокоили дядю Толю, и он повез нас с ним домой — надо немножко делами заняться. Александра Николаевна доедет домой сама, когда мы освободим ее машину.

— Вот тут, — протянул он нам взятую со свободного переднего сиденья свежую «Правду». — На четвертой странице.

Мы с Пахмутовой открыли указанное место, и нашли там опубликованное письмо за авторством Михаила Александровича Шолохова, в котором живой классик как следует прошелся по Солженицыну и его покровителям — вот, мол, доигрались с этой вашей «оттепелью», а теперь приходится танки в Прагу вводить. Это если посыл передать, так-то там очень все обтекаемо подавалось — Шолохов не первый день в СССР живет.