Самый нужный гормон. Дофамин правит всем

То, как сокращаются наши мышечные волокна, чтобы поднять нашу руку, когда мы чешем голову, может казаться не особенно актуальным для сущности нашего существования, но наши друзья с этим не согласиться. Каждый из нас двигается уникальным образом. Обычно мы не осознаем свои привычки, но другие люди знают их. Часто мы узнаем своих друзей на расстоянии по тому, как они двигаются, даже если мы не видим их лиц. То, как мы двигаемся — это тоже часть того, что определяет нас.

Что мы имеем в виду, когда говорим: «Она сегодня сама не своя»? Она может заболеть, может быть чувствовать себя чем-то разочарованной, она может устать, потому что вчера не спала. Как бы то ни было, это редко означает, что наш друг предпочитает действовать как другой человек. Обычно это означает, что, некоторые аспекты ее поведения теперь находятся вне ее осознанного контроля. А те аспекты, которые мы имеем ввиду, говоря «своя» — есть ее сущность. Мы можем верить в то, что наши души живут в цепях нашего дофамина, но наши друзья так не считают.

Что еще мы отрицаем, когда идентифицируем суть нашего существа с цепочками дофамина? Мы пренебрегаем эмоциями, эмпатией, радостью от того, что находимся рядом с другими людьми. Если мы игнорируем наши эмоции, теряем связь с ними, они становятся менее сложными и со временем могут перерасти в гнев, жадность и негодование. Если мы пренебрегаем эмпатией, то мы теряем способность делать других счастливыми. И если мы пренебрегаем партнерскими отношениями, мы с высокой вероятностью потеряем способность и сами быть счастливыми — и вероятно, умрем раньше.

Гарвардское исследование, проводившееся на протяжении 47 лет выяснило, что социальная изолированность (даже при отсутствии чувства одиночества) связана с 50–90 процентами высокого риска ранней смерти. Это примерно столько же, как и с курением, и выше уровня риска от ожирения или недостатка физической активности. Нашему мозгу нужны аффилиатские (партнерские) отношения просто, чтобы выжить.

Мы также теряем наслаждение от чувственного мира вокруг нас. Вместо того, чтобы наслаждаться красотой цветов, мы представляем только то, как это будет выглядеть в вазе на нашем кухонном столе. Вместо того, чтобы ощущать запах утреннего воздуха и смотреть на небо, мы обращаемся с опущенной головой к приложению о погоде в нашем телефоне, совершенно не замечая мир вокруг нас.

Идентификация нас самих с нашими цепочками дофамина разрушает нас в мире размышлений и возможностей. Мы начинаем презирать, игнорировать или даже опасаться конкретного мира настоящего, потому что мы не можем управлять им. Мы можем управлять только будущим, но отказ от управления — это не для дофаминергических личностей. Но ничто не реально. Даже будущее через секунду — уже не будущее. Реальны только четкие факты настоящего, факты, которые надо воспринимать точно такими, какие они есть, факты, которые нельзя изменить только ради удовлетворения наших желаний. Это мир реальности. Будущее, где дофаминергические личности живут своей жизнью — это мир фантомов.

Наши фантазийные миры могут стать нарциссическим раем, где мы сильны, красивы и обожаемы. Или это могут быть миры, которыми мы управляем, прямо, как художник-график управляет каждым пикселем на экране. Пока мы, наполовину слепы, мы скользим по реальному миру, заботясь только о вещах, которые можем использовать, мы можем променять глубокие океаны реальности на мелководье наших бесконечных желаний. И, в конце концов, это может нас погубить.

Разрушит ли дофамин человеческую расу?

Когда человеческая раса пребывала в ничтожестве и на грани исчезновения, стремление к большему спасло ее. Дофамин был двигателем прогресса. Он помогал вытаскивать наших эволюционировавших предков из прожиточного минимума, предоставляя нам возможность создавать инструменты, изобретать абстрактные науки и планировать далекое будущее. И это сделало нас доминирующим видом на планете. Но в условиях изобилия, в которых мы освоили мир и разработали сложные технологии, когда больше уже не стоит вопрос выживания, дофамин продолжает продвигать нас вперед, возможно, к нашему собственному разрушению.

Как вид мы стали намного сильнее, чем тогда, когда наш мозг только начинал развиваться. Затем технологии прогрессировали быстро в то время, как эволюция развивалась медленно. Наш мозг эволюционировал в то время, когда стояло под сомнением наше выживание. В современном высокотехнологичном мире мы остались с нашими древними мозгами.

Возможно, что мы еще продержимся несколько поколений. Мы слишком хорошо относимся к удовлетворению наших дофаминергических желаний: но не все формы нового хороши для современного человека, Но дофамин не остановится, он ведет нас всё дальше и дальше — прямо в пропасть. В следующих разделах мы рассмотрим наихудшие сценарии для человечества. Возможно, что наша дофаминергическая изобретательность поможет нам найти безопасный путь сквозь рифы и мелководья все дальше по пути ускоряющегося прогресса человечества. А может быть и нет…

Нажми кнопку