Самый умный, или Новые бойцы невидимого фронта

– Что со мной делать? Убивайте. – У Стиция хватило смелости обвести глазами всех присутствовавших. – Я ваш. Не пойму, почему вы меня еще держите на этом свете? Почему не убили при задержании?

– Вы правы. Но задаете слишком много вопросов. Похвальная уверенность для смертника. Вы еще выпейте два стакана водки и закусите после второго. Но последнего желания у нас для Вас не будет. У нас к Вам деловое предложение. – Начал мягкий прессинг Александр.

– Перевербовка? Нет, спасибо. – Обнаглел Стиций.

– А причем здесь перевербовка, ты и так уже наш. И вроде как, и не наш. Ты разберись, падла! – Александр начал волноваться. – Геннадий, Вам слово. Выйдем, оставим их.

Геннадию Петровичу было поручено провести с кротом – преподавателем воспитательную беседу. Конечная цель – окончательная перевербовка в ряды службы безопасности по кадрам ЛИЭП. «Людей в Прибалтике не так много, а хороших еще меньше. Не хотелось бы кадрами разбрасываться. Если у Вас, Геннадий, ничего не получится, мы его убьем – ничего не поделаешь. Удачи!» – сказал ему накануне поимки Стиция Александр.

«Вот так – от меня впервые зависит конкретная человеческая жизнь, – думал Геннадий. – Сколько я зарезал, сколько перерезал опосредованно, через СМИ: сколько голов улетало, сколько людей выживало благодаря моей информации. Было не страшно. А сейчас, вот поди ж ты, буксую немного даже. Один на один с электоратом. Ну, вперед! Живы будем – не помрем».

– Стиций, дружище. Хорошо, что я на твои лекции не ходил, да. Какая ты сволочь в отношении Веры Марковны. Ну ладно, тут я вам не указ, а она мне не жена. Пока что. Можешь не оправдываться. Хочешь, я тебе песню спою? Слушай.

Геннадий присел на край стола. Стиций поднял голову. Запел.

О, сколько дорог мною пройденоВ нелегкой разлуке с тобой.И вот я пришла, моя родина,К тебе в этот час роковой.Душа твоя в ранах и ссадинах,И снова страдает народ.И новой дороги не найдено,А старая в бездну ведет.Ты знала царей и юродивых,

Терпела тиранов вождей.Стоишь предо мной, моя родина,Хоть голая, но без цепей.Но канут во мглу ночи черные.Ты светом людей озаришь.Взойдешь, молодая и гордая,И вновь этот мир удивишь!За что ж доля – кручинушка?

За что столько горя и бед?!Горжусь я твоими мужчинами,А женщин добрей в мире нет!Хочу я тебе, моя родина,Хотя б этой песней помочьМолюсь за тебя, моя родина,И плачу, как блудная дочь.Россия! Я верю в твои силы.Узнаешь ты, где правда, а где ложь.

Россия, настанет день, Россия,И ты святые крылья обретешь!Россия! Я верю в твои силы.Узнаешь ты, где правда, а где ложь.Россия, настанет день, Россия,И ты святые крылья обретешь!

«Хм – м. Неожиданно, – Стиций вдумался в слова, которые были патриотичными, но не слащавыми. – Такие бы хорошо звучали на баррикадах Белого дома или на «Нашествии»». – А кто автор? – спросил вслух.

– Пугачева!

«Не верю, по – моему, это Успенская. Хорошо, попробуем ответить», – подумал Стиций.