Сан-Ремо-Драйв

Барти втиснулся рядом со мной и, как каторжник, заработал лопатой, выбрасывая песок на бруствер. Мы провозились так минуту, потом еще минуту, хотя прибой гремел, кажется, уже над нашими головами. Потом переглянулись и оба разом захохотали.

— Не пирамида, — выдавил Барти.

— Нет, башня, — отозвался я.

И хором завопили:

— Эй-фигова башня! — Странно, что наш ор не обрушил стены собачьей могилы. — Эх — Фигова башня!

Мы оба вспомнили парижское сооружение, с которого сбегал по лестнице Алек Гиннесс. Это было во время похорон Нормана, а мы сидели в кино, на комедии, и помирали со смеху. На кладбище съехался весь Голливуд; сотни человек видели, как Лотта спрыгнула в могилу мужа.

Море подступало, покрыло нас своей пеной. Времени оставалось мало. Мы исступленно рыли, пока с пушечным грохотом не обрушилась на нас последняя волна; она снесла защитную дамбу и, хлынув в могилу, обрушила все ее четыре стены. Я вскрикнул:

— Ох, Сэмми, — как будто бедный спаниель и в самом деле лишился посмертного приюта.

Я прижал к глазам ладони, чтобы не дать выхода слезам. Потом с сосущим звуком вода отхлынула, оставив от могилы едва угадывавшуюся ямку.

— Смотри, — сказал Барти. — Слушай.

Вокруг наших ног, утонувших в песке, и на мокрой поверхности берега открылись тысячи крохотных дырочек, и нам казалось, что в них пощелкивают перепонки погребенной живности — крабов, ракушек, береговых улиток, несчастных насекомых и пауков, задыхающихся без воздуха и света.

4

День давно перевалил за середину. Туман, который так и не рассеялся окончательно и все время держался в виде дымки, теперь опускался, как занавес, над нашим спектаклем. Купальщики отодвинулись от кромки воды. Вдалеке, у мыса Малибу, на большой волне, молочно-зеленой, как стакан абсента, несся серфер. Другой выгребал в море, размахивая руками. Я зигзагами шел по берегу, тщетно высматривая нашу мать. Люди уже покидали пляж, сзывали детей, стряхивали песок с пляжных полотенец на тех, кто расположился дальше от воды. Пролетел биплан, волоча полотнище с рекламой мороженого «Зесто».

На одеяле двое мужчин без рубашек, широкогрудых, с волосатыми животами, слушали по приемнику репортаж о бейсбольном матче на стадионе «Гилмор филд». «Старз» играли с «Биверами». Я остановился послушать. Портленд вел 4:2, но у нас стоял Джин Хэндли на первой базе, а с битой Тед Бирд. Всего несколько недель назад он пробил четыре хоумрана за одну игру с «Падрес», а после этого повторил рекорд лиги — двенадцать хитов подряд. Однако в это воскресенье он трижды выходил к бите безрезультатно. Фрэнк Келлехер, мой любимец, выбил длинный за линию ошибок, а потом по земле в руки шортстопа. Как оказался на базе Ли Уоллс, я не узнал: биплан развернулся и пролетел над нами так низко, что я разглядел развевающиеся волосы пилота. Но когда шум мотора немного утих, очкастый аутфилдер стоял на первой базе, Хэндли на третьей, а у Дейла Лонга был один болл, два страйка. Следующий мяч он выбил за левую стенку поля. Рев, раздавшийся из приемника, напоминал прибой. Я слегка подпрыгнул, инстинктивно повторив свое привычное движение на трибунах, когда бросался обнимать брата, отца, незнакомцев в нижнем ряду и сзади.

Эти двое болельщиков не обнимались. Они вообще никак не реагировали. Как будто бы даже не слышали толпу, ревом приветствовавшую проход героя по базам. Опершись на локоть, оба смотрели на север, туда, где лежала на песке женщина в темных очках. Платье у нее было поднято выше колен, а голова покоилась на соломенной сумке. Это была Лотта. Я подошел и опустился рядом с ней на колени; мать спала. Она лежала параллельно линии берега, одна рука у бока, другая откинута. Во сне все морщины на ее лице разгладились. Щеки и лоб чуть-чуть блестели от испарины. Я увидел, что она спустила обе лямки. Порыв ветра распахнул платье у нее на груди, открыв розовый сосок. Потом ветер спал, легкая ткань легла на место только для того, чтобы снова подняться при следующем порыве. Я не сомневался, что двое мужчин у меня за спиной по-прежнему лежат, облокотясь на песок, и бесстыдно глазеют.

Я побежал. Сначала наверх, к дому, к шоссе, к машине; потом налево, мимо домов на сваях; потом назад, наискось к океану. Очень скоро началось жжение в груди и горле, и я уже с трудом вытаскивал кеды из песка. Я остановился.

— Ричард! Привет! Ты пришел помочь мне? Это замечательно.

Это был Рене в старомодном купальном костюме — трико без рукавов. Он тащил из бухточки к морю лодку. Ее коричневые борта блестели лаком. Весла лежали внутри.

— Ты сильный? Fort? [20]Давай перенесем ее вместе. Понимаешь, нехорошо тереть о песок. — Он закинул веревку в лодку и перешел к корме.

Я почему-то вспомнил морские названия бак, гик, фалинь. Моряк. Яхихикнул. Такой же моряк, как художник.Он присел и без натуги поднял тяжелую корму.

— Теперь ты. Не спиной. Мускулами ног.