Санаторий

— Это другое, — пожала плечами Таилиэта. — Они не помнят своего прошлого. Скажем, ни один человек не способен вспомнить себя в возрасте нескольких месяцев, но это не мешает нам жить. Примерно то же и с людьми, пережившими тотальную амнезию. Другое дело, когда вы помните своё прошлое и вдруг лишаетесь уверенности в том, что помните именно своё прошлое, а не приснившуюся вам однажды или придуманную кем-то за вас жизнь. Понимаете? Ужас наступает тогда, когда вы не можете отделить своё реальное прошлое от вымышленного. Вы, например, помните, что учились в школе номер двадцать семь, в девятом «гэ» классе и любили девочку Аню, сидевшую за соседней партой. И вдруг выясняется, что в школе номер двадцать семь нет и никогда не было классов под литерой «гэ», и на фотографии вашего класса, которую вы откапываете в куче хлама на чердаке, нет ни одной Ани. Вы идёте на очередную встречу выпускников, на которую не ходили вот уже двадцать лет, и никто там не разделяет ваших воспоминаний, на вас странно смотрят и перешёптываются за вашей спиной. Что это? — думаете вы. Я сошёл с ума? Но — когда: тогда, в девятом классе «гэ», когда любил несуществующую девочку Аню, или сейчас, когда приписал себе вымышленное прошлое?.. Когда вы сошли с ума? Ведь вы почти не сомневаетесь в своём сумасшествии, вам только важно понять — когда это случилось, и в каком месте заканчивается реальность и начинается безумие. И больше всего вас бесит именно невозможность это выяснить. Вы не можете даже понять, безумны ли вы на самом деле, или всё происходящее — просто чудаковатая цепь событий, у каждого из которых есть банальное объяснение, нужно только увидеть его. Вы думаете: у Бога так легко получилось отделить свет от тьмы одним усилием воли, почему же я не могу? Так ведь, Иона?.. Вот тут-то и приходит вам в голову спасительная мысль: сон! Всё это затянувшийся дурацкий сон. Нужно всего лишь проснуться, и всё встанет на свои места, всё снова пойдёт своим чередом, и девочка Аня из девятого «гэ» опять будет жарить на кухне омлет на завтрак и варить кофе, запах которого донесётся к вам в спальню, где на смятых простынях вы стряхиваете с себя последние обрывки нелепого сна…

— Так значит… значит, она всё же стала моей женой? — перебил Иона.

— Я не знаю, — пожала плечами Таилиэта. — Я просто хочу, чтобы вы проснулись, Иона. Но вы, вы, кажется, этого не хотите.

— Ну хорошо, — упрямо мотнул головой Иона, — хорошо, вот вы говорите, что я не могу отделить свет от тьмы одним усилием воли, как Бог, хорошо… Но тогда…

— Что? — роза Шарона остановилась, воззрилась на него непонимающим взглядом. — Вы о чём, Иона?

— Как о чём?.. Всё о том же. О предмете нашего разговора.

— Какого, Иона?

— Вы что, не помните, о чём мы с вами только что говорили?

— Только что? А мы разве о чём-то говорили? — нахмурилась Таилиэта.

— Ну как же… — недоверчиво улыбнулся Иона. — Вы мне про девочку Аню толковали. Из школы номер двадцать семь. Которой не было.

— Не было — девочки или школы?

— Нет, школа, вроде, была…

Тревожный взгляд психолога метался по его лицу, и вопрошающее выражение давало понять, что она то ли сомневается в серьёзности Ионы, то ли теряет и без того шаткую веру в его здравомыслие.

— А вы помните, в какой школе вы учились? — спросила она вдруг.

— Я? — опешил он. — В какой школе учился?.. Ну так это… Помню, вроде.

— Помните?

— Да, кажется. В… в двадцать седьмой?

— И девочку Аню помните?

— Что?..

— Я спрашиваю, девочку Аню тоже помните?

— Не знаю. Вы же сами сказали, что не было никакой девочки.

— Я ничего не говорила. Мы с вами не разговаривали, Иона, милый, не пугайте меня, прошу вас. Мы шли рядом, вы что-то бормотали себе под нос всё время. Я думала… думала, вы стихи читаете или напеваете что-то…

— Нет, ну как же… — попытался улыбнуться Иона. — Вы же мне целую лекцию прочитали про… про это…

— Про это? Я про это не так много знаю, Иона, — улыбнулась роза.

— Ну-у… про то, как незаметно для самого себя сходишь с ума.

— С ума сходишь всегда незаметно для себя. Обычно сумасшедший самым последним узнаёт, что он сумасшедший.

«Значит, она хочет сказать, что я сам с собой разговаривал, что у меня крыша едет. Ну-ну…»

— А сейчас мы с вами действительно разговариваем? — улыбнулся он. — Или я продолжаю сходить с ума?

— А вам самому как видится?

Ни одного прямого ответа на поставленный вопрос, — с ниоткуда взявшейся тоской думал Иона. — Одни лишь дутые сентенции, изрекаемые с глубокомысленным видом, уклонизмы и встречные вопросы… Да, похоже, я и вправду продолжаю разговор с самим собой, ведь уклонизмы и сентенции — это мой стиль.

А чего ты удивляешься? — обратился он к себе в следующий момент. Ведь это твоя всегдашняя манера. Ты ведь чокнутый, Иона, чокнутый. Тебе и Сам то же говорил. А потом его не было. Сначала он тебе говорил, а потом его не было. Или… или сначала его не было, а потом он тебе говорил?

А ведь точно! — подумал он. Ведь правда. Не происходило у нас с нею никакого разговора. С чего бы ей разыгрывать подобный нелепый спектакль?