Санин

- И выходит так, сказал Санин, что вам не нужно то, для чего вы собрались. Я понимаю и вижу это ясно, что все здесь просто хотят заставить других принять их взгляды и больше всего боятся, чтобы их не разубедили. Откровенно говоря, это скучно.

- Позвольте! - сильно напрягая пухлый голос, возразил Гожиенко.

- Нет, - сказал Санин с неудовольствием, - у вас вот миросозерцание самое прекрасное и книг вы прочли массу, это сразу видно, а вы озлобляетесь за то, что не все так думают, как вы, и, кроме того, обижаете Соловейчика, который вам ровно ничего дурного не сделал...

Гожиенко удивленно замолчал и смотрел на Санина так, точно тот сказал что-то совершенно необыкновенное.

- Юрий Николаевич, - весело сказал Санин, - вы на меня не сердитесь, что я несколько крутовато вам возражал. Я вижу, что у вас в душе действительный разлад...

- Какой разлад? - спросил Юрий, краснея и не зная, обидеться ему или нет. И как дорогой сюда, так и в эту минуту ласковый и спокойный голос Санина незаметно тронул его.

- Сами вы знаете, - ответил Санин, улыбаясь. - А на эту детскую затею надо плюнуть, а то уж очень тяжко выходит.

- Послушайте, - весь красный, заговорил Гожиенко, - вы себе позволяете чересчур много!

- Не больше, чем вы...

- Как?..

- Подумайте, - весело сказал Санин, - в том, что вы делаете и говорите, гораздо больше грубого и неприятного, чем в том, что говорю я...

- Я вас не понимаю! - озлобленно крикнул Гожиенко.

- Ну, не я в этом виноват!

- Что!

Санин, не отвечая, взял шапку и сказал:

- Я ухожу... Это становится совсем скучно!

- Благое дело! Да и пива больше нет! - согласился Иванов и пошел в переднюю.

- Да, уж видно, у нас ничего не выйдет, - сказала Дубова.

- Проводите меня, Юрий Николаевич, - позвала Карсавина, до свиданья, сказала она Санину.

На мгновение их глаза встретились, и эта встреча почему-то и испугала, и была приятна Карсавиной.

- Увы! - говорила Дубова, уходя. - Кружок завял, не успев расцвесть!

- А почему так? - грустно и растерянно спросил вдруг Соловейчик, столбом появляясь у всех на дороге.

Только теперь о нем вспомнили, и многих поразило странное потерянное выражение его лица.

- Послушайте, Соловейчик, - задумчиво сказал Санин, - я к вам приду как-нибудь поговорить.

- Поджалушта, - поспешно и обрадованно опять изогнулся Соловейчик.

На дворе, после светлой комнаты, было так темно, что не видно было стоящих рядом и слышались только их громкие голоса.

Рабочие пошли отдельно от других и, когда отошли далеко в темноту, Писцов засмеялся и сказал:

- Так-то вот... всегда у них так: соберутся дело делать, а каждый к себе тянет!.. Только энтот здоровый мне понравился!

- Много ты понимаешь, когда образованные люди промеж себя разговор имеют... - дергая шеей, точно его душило, возразил Кудрявый, и голос его был туп и озлоблен.

Писцов самоуверенно и насмешливо свистнул.

XXVI

Соловейчик долго и тихо стоял на крыльце, смотрел в темное беззвездное небо и потирал худые пальцы.

За черными амбарами, гудя по железу крыш, ветер гнул вершины деревьев, толпившихся, как призраки, а вверху, охваченные непоколебимо могучим движением, быстро ползли тучи. Их темные громады молча вставали на горизонте, громоздясь, поднимались на недосягаемую высоту и тяжелыми массами валились в бездну нового горизонта. Казалось, за краем черной земли нетерпеливо ждут их необозримые полки и один за другим, с развернутыми темными знаменами, грозно идут на неведомый бой. И по временам с беспокойным ветром доносился гул и грохот отдаленной битвы.

Соловейчик с детским страхом смотрел вверх и никогда так ясно, как в эту ночь, не чувствовал, какой он маленький, щупленький, как бы вовсе не существующий, среди бесконечно громадного, клубящегося хаоса.

- О Бог, Бог! - вздохнул Соловейчик.

Перед лицом неба и ночи он был не тем, чем был на глазах людей. Куда-то исчезла тревожная угодливость искривленных движений, гнилые зубки, похожие на заискивающий оскал маленькой собачонки, скрылись под тонкими губами еврейского юноши, и его черные глаза смотрели печально и серьезно.

Он медленно прошел в комнаты, потушил лишнюю лампу, с неловким усилием поставил на место стол и аккуратно расставил стулья. По комнате волнами ходил жидкий табачный дым, на полу было много сору, растоптанных окурков папирос и обгорелых спичек. Соловейчик немедленно принес метлу и подмел пол, как всегда со странною задумчивой любовью стараясь сделать красивее и изящнее место, где жил. Потом достал из чулана старое ведро с помоями, накрошил туда хлеба и, перегибаясь всем телом, семеня ногами и размахивая рукой, пошел через темный двор.

Чтобы было светлее, он поставил на окно лампу, но во дворе все-таки было пусто и жутко, и Соловейчик был рад, когда добежал до конуры Султана.

Невидимый в темноте, мохнатый, распространяющий тепло Султан, кряхтя, вылез ему навстречу и печально и дико загремел железною цепью.

- А... Султан, кси! - подбадривая себя собственным громким голосом, вскричал Соловейчик. Султан впотьмах тыкался ему в руку холодной мокрой мордой. Ну, на... сказал Соловейчик, подставляя ведро.