Санкт-Петербургская быль

– Ладно, – оборвал Трепов. – Уже и ты стал меня обзывать, в «морозы» записал! Хватит с меня кличек!

Человек крепкий, градоначальник умел держать себя в руках. Он подавил в себе обиду и вернулся к начатому разговору о похоронах Некрасова.

– Так вот что, майор. Я хочу, чтобы ты пошел на похороны. Потом доложишь мне, что видел там.

Услыхав такое приказание, майор вытянул руки по швам, но взмолился:

– Так ведь, ваше превосходительство, там и без меня людей нашего ведомства полно будет! А я при вашей особе должен состоять. Особливо в такой день!..

– Будет тебе! Лучше не рассуждал бы! – И уже мягче добавил: – Я сегодня не особо себя чувствую и даже носа не выкажу из дому. А ты, братец, иди, иди! Народ почести воздает покойнику, так и ты поклонись его праху. Желательно мне, чтобы видели тебя там, в процессии и на кладбище, понял? Мол, не чужды и мы, чины столичного градоначальства, человечьего сочувствия.

Пожалуй, впервые за долгое время службы майор не понимал Трепова.

– Господи, господи! – закрестился Курнеев. – Да он хуже нехристя, Некрасов этот! Что он для народа сделал? Стихи только сочинял, да и то известного рода-с… «Выдь на Волгу, чей стон раздается…»

– Тихо! Тихо! – гаркнул Трепов. Уж очень кощунственно прозвучали некрасовские стихи в полицейском помещении. – Ступай! – приказал майору осерчавший градоначальник. – И гляди: никого там не трогай, не велено! От самого государя. Имею такое распоряжение, понял? В случае, ежели раззудится рука, лучше самого себя ударь, слышишь!

2

Взявшись описать действительную быль, мы и даты будем приводить самые точные, и ссылаться на источники, наиболее достоверные. В них – биение жизни, надежды, боль и гнев тех лет.

Вот перед нами старая-престарая газета «Русские ведомости». Бумага и поныне не пожелтела, хотя была изготовлена в семидесятых годах прошлого века. Раскроем газету. Грустный рассказ запечатлен на ее столбцах. Это рассказ репортера о том, как хоронили Некрасова.

«Громадная толпа, по крайней мере в три-четыре тысячи человек самого пестрого народа, сгруппировалась с раннего утра около квартиры, в которой более двадцати лет прожил Некрасов. Молча, спокойно, с соблюдением должной торжественности, ожидала публика гроба на улице, около самого подъезда».

На короткое время прервем отчет репортера. К сожалению, он о многом не смог рассказать. Хоронили Некрасова по церковному обычаю. Но пришел народ не просто на траурную церемонию, а чтобы выразить свои гражданские чувства. В толпе преобладала разночинная молодежь, и в ее настроении чувствовалась особая приподнятость, даже какая-то задорная воинственность.

Как видим, не зря тревожился Трепов.

В несметной толпе, почти не прячась, находились и те, за кем давно охотилась полиция. Но схватить их сейчас значило еще больше подогреть мятежные настроения молодежи. Могло дойти и до кровопролития, а накануне похорон из дворца пришел приказ не доводить до «эксцессов». Минувший год и без того был беспокойным для тех, кому надлежало соблюдать порядок в империи.

У дома, ожидая выноса тела, стояли тогда еще, впрочем, малоизвестные Плеханов, Вера Засулич, Фроленко, сестры Корниловы – Александра и Любушка, художница Малиновская. Все они, еще совсем молодые, принадлежали к разным революционным кружкам: одни – к питерской народнической организации «Земля и воля», другие – к сообществу так называемых южнорусских, или киевских, «бунтарей», часто наезжавших в Питер. Этим людям предстоит каждому своя роль в нашей были, и мы будем встречаться с ними на многих ее страницах.

Но обратимся вновь к столбцам «Русских ведомостей».