Санный след

— Тебя и девку никто не увидит. — Лыч наклонился, зашептал почти в ухо. — Сам знаешь, меня там ни одна собака не выдаст. Приду, сниму номер — отдохнуть вроде бы, отлежаться. А вы идите к глухой стене, той, что у самой воды. Там увидишь погреб заброшенный. Оттуда вас и пущу, это ход потайной, который хозяин да я знаем.

— Ну ты хват! Сообразил!

— Гляди, Гусар, чтоб девка не затрепыхалась, когда ее на задворки поведешь, не учуяла чего.

— Не мандражь! Пойдет за мной на веревочке.

— Ну ты и понтяра! — Лыч довольно заулыбался, зная, что все будет так, как говорит Гусар. — Иди, я послежу за вами. Как отвалите, так пойду вперед…

Франтоватый парнишка в клетчатых брюках, заправленных в хромовые сапоги, легком замшевом полупальто и таком же кепи, толкался у соседних торговцев, постепенно приближаясь к намеченной цели. У него были длинные косо подбритые баки и ровно подстриженный над бровями чуб. Перстень-печатка на пальце выглядел слишком массивным, чтобы быть настоящим. Но девушке-рыбачке, торгующей уловом, он казался шикарным красавчиком, она не спускала с него глаз. И когда Гусар очутился в конце концов перед нею, густо покраснела, и, отпуская очередного покупателя, старалась тут же спрятать руки — красные, в рыбьей чешуе — под передник. Правда, уже через несколько минут бойкость вернулась к ней: красавчик оказался веселым простецким парнем, она во все горло хохотала над его грубоватыми шутками. Познакомились. Гусар назвался Матвеем, она — Лукерьей.

— Я вас, Луша, еще в прошлое воскресенье приметил, да подойти постеснялся.

Она не поверила в его стеснительность, но слышать такое было приятно. И то, что сегодня пришел снова ради нее. Торговля заканчивалась. Ее отец, худой усталый рыбак, уже забрасывал в лодку пустые бачки. Он привык к тому, что дочь по воскресеньям не уплывала с ним — гуляла и домой возвращалась поздно, а то и на другой день. Дело житейское, девка в возрасте…

Среди базарных строений были дешевые туалетные комнаты. Там Луша помылась, переоделась. Матвей позвал ее в трактир, но не в тот, ближайший, куда она ходила со своими кавалерами.

— Фи! — скривился он. — Вульгарное заведение. Такой девушке, как вы, нужно совсем другое.

Она уже знала, что он владелец собственной мануфактуры, «небольшой, но вполне доходной». У девушки кружилась голова, все прежние кавалеры казались ей глупыми уродами.

Незнакомый трактир, куда привел ее Матвей, и вправду был приятным, чистым. И пили они не водку с квасом, а вкусный напиток ликер. Этот ликер оказался не только сладким, но и сильно крепким. Вскоре в голове у Луши забродили фантазии о том, что у нее с Матвеем возникнет любовь, что он женится на ней. Его сладкий голос и поглаживание пальцев были такими необычными… Никогда подобного не происходило с ней… Потому, когда Матвей прошептал на ухо: — Я поведу тебя в одно место… Там мы будем одни! — она не то что согласилась, готова была бежать за ним: скорее, скорее!

Глава 11

Заведение, которое Лыч назвал «Приютом», было чем-то вроде клуба для моряков и портовых рабочих. Пережив несколько неприятных историй, его хозяин вынужден был зарегистрировать свое владение как «Пансион „Приют“». В нем и в самом деле имелось несколько сдаваемых для жилья комнат, просторный бар-буфет и трактир. Удобное место, рядом с причалами и доками, обильная и дешевая еда и выпивка — «Приют» процветал. Но Лыч знал и другое: главный доход «Приюту» давали дела тайные. Так называемый пансион был главной в городе «ямой» — местом скупки и хранения награбленного. Гусар тоже об этом знал, хотя сам в заведении не бывал. Или, по крайней мере, его там не узнали бы…

Лыч вошел в «Приют», цепко оглядел заполненный людом бар и уверенно прошел к стойке. Он был одним из немногих, посвященных в тайные дела заведения. Старый барк на заброшенном причале принадлежал именно Лычу, туда попадало уже отсортированное в низовых скупках наворованное добро. Там оно еще раз просеивалось и распределялось дальше. Самое ценное шло в «Приют», и об этом знал только он, Лыч.

Хозяин у стойки нагнулся к нему, и Лыч сказал тихо:

— Отдохнуть хочу, чтоб никто не мешал. Второй номер у тебя пустой?

— Как всегда, — ответил хозяин.

Пара комнат в пансионе никогда не сдавались, береглись для своих нужд. Лыч огляделся: в зале шумели, у стойки лишь один слепой старик, из бывших матросов, тянул свое пойло.