Сапер (СИ)

— Да, Петр Николаевич, вы настоящий герой, тут нет сомнений. Я уже написал рапорт своему начальству. Фу… Какой тяжелый день… — Певцов снял фуражку, вытер лоб платком и унюхал водку. — Мне нальете?

— А что это за документы? И чемодан… странный какой-то. Такие у нас не выпускаются.

— Немецкий.

Я открыл крышку, показал пачки с рейсхмарками. У Певцова округлились глаза. Пришлось по второму кругу рассказывать наши приключения. Политрук махнул стакан, занюхал рукавом.

— Слов нет. Вас в Москву надо! О таких вещах должно высшее руководство узнать… Ходили слухи про то, что творят немцы с евреями в Польше, но тут, — Певцов полистал документы. — Конкретные планы, списки…

— В дивизию я сообщил, — пожал плечами Гриша. — А там как решат.

— Их тоже бомбят день и ночь. Им не до нас. Надо на Киев выходить. Есть у меня в политуправлении дружок старый, дерну его, — немного подумав, предложил политрук.

Лейтенант разлил остатки водки, я с сомнением посмотрел на стакан. В голове уже прилично так шумело, понимал, что уже хватит. Хотелось спать, но бросать застолье тоже не вариант. Мужики обидятся. И политрук и лейтенант правильные такие, боевые. Жалко, если сгинут в киевском котле. Я загрустил. Сколько друзей сожрала эта проклятая война, сколько людей хороших… Они, собственно, первыми и погибали. Поднимали роты в атаку, закрывали телами гранаты и мины. Я заметил на стене хаты старенькую гитару. Взял ее в руки, провел по пыльному грифу.

— Играешь? — заинтересовался Певцов

— Да было такое, тренькал в самодеятельности.

Уточнять, что случилось это в лагере, для галочки перед проверяющими — разумеется, не стал.

Я потрогал струны. Гитара была расстроена, пришлось подтягивать колки. Взял первый аккорд:

— Темная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…

Изображать из себя Утесова или Бернеса не стал — все равно не получится. Прибавил голоса:

В темную ночь ты, любимая, знаю не спишь

И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь…

В дверь начали заглядывать связисты, что сидели в соседней комнате.

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз

Как я хочу к ним прижаться сейчас губами

Темная ночь разделяет, любимая, нас

И тревожная черная степь пролегла между нами…

Не все аккорды я точно помнил, там, где забывал — просто пропевал голосом.

Верю в тебя, в дорогую подругу мою,

Эта вера от пули меня темной ночью хранила

Радостно мне, я спокоен в смертельном бою

Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось…

Я еще только половину пропел, как увидел, что в уголке глаз политрука появились слезы. Взгляд Гриши тоже остекленел.

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,

Вот и теперь надо мною она кружится.

Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь

И поэтому знаю со мной ничего не случится…

Я отставил гитару прочь, допил свой стакан.

— Еще! — Григорий схватил меня за руку.

— Повтори! — политрук попытался закурить, но спички ломались.

— Товарищ лейтенант, — загалдели связисты в двери. — А кто автор? Чьи стихи?

Вот же попал. Фильм Два бойца же только в 43-м году выйдет…

— В гарнизон артисты приезжали. Поэт э-э-э… не помню уже, как звали, и композитор, сейчас, на языке вертится… Богословский, Никита. После концерта исполняли за столом новые вещи. Кое-что запомнил, — я почувствовал, что с враньем надо завязывать, иначе сам запутаюсь. — Товарищи, давайте завтра, а? Устал, сил нет.

— Пожалуйста! — народу в дверях прибавилось. — Последний раз.

Пришлось исполнять на бис. Теперь уже меня наградили настоящими аплодисментами. И все равно не отпустили спать, пока не записал народу слова и аккорды.

Глава 13

Утро четвертого июля явно не задалось. Сначала нас разбудил свист и взрывы немецких мин — обстреливали передовую. А я такой прекрасный сон видел… Вера, в развевающемся белом платье, бежала по лугу, одуряющий запах летних цветов… Проклятые фашисты.

Я с трудом встал, покрутил шеей. Под повязкой будто раскаленных гвоздей насыпали. На столе Гриша мне оставил кружку с молоком, ломоть хлеба и кусок деревенской колбасы с чесноком. Царский завтрак!

Я умылся во дворе, перекусил на скорую руку. Сначала хотел поймать Веру, но увидел, что она занята перевязками. Основную массу раненых, которые потяжелее, увезли еще ночью, на угнанном у немцев «мане», но тех, кто остался, всё равно надо было лечить.