Сапфо, или Песни Розового берега

Но Анактории необходимо было еще на какое-то время задержаться в Сиракузах, и она убедила Сапфо отправиться в путь первой, вместе с группой соотечественников, обещая тут же приехать следом.

И как только Сапфо могла на это согласиться?

Сапфо и теперь никак не могла понять: что же заставило и ее подчиниться общему ликующему порыву, охватившему многих ее земляков при мысли о скором возвращении на Лесбос?

Но все ее старые знакомые вдруг действительно словно на какое-то время помутились рассудком: сразу же засобирались в путь, начали говорить только об этом, предаваться воспоминаниям об оставленных на Лесбосе домах и друзьях, считать дни до отплытия…

Даже те, кто, казалось бы, отлично, на редкость удобно устроились в Сиракузах и даже начали потихоньку вливаться в здешнюю деловую, торговую жизнь, но вот — на тебе!

Как только появилась первая же возможность отправиться на родину, не нашлось буквально ни одного из прежних спутников Сапфо, кто пожелал бы остаться.

Вот и любовник Сапфо, которого она все же выбрала среди своих слушателей из числа соотечественников, тоже вовсю засобирался в дорогу.

Сапфо решила, что с ним будет более спокойно, безопасно отправляться в дальний путь с малышкой на руках — ведь мужчина искренно обещал Сапфо свое покровительство.

Теперь Сапфо не могла даже точно вспомнить: как же звали этого молодого, неплохого человека?

Диофрит? Диофит?

Она помнила только, что у него была странная привычка кусать ее ухо во время любовных игр и в то короткое время, пока продолжалась их связь, уши Сапфо горели, словно от стыда.

Они и сейчас начинали гореть, когда Сапфо вспоминала, что те драгоценные минуты и часы, которые можно было бы провести с Анакторией, она тратила зачем-то на этого необузданного ухогрыза, полагая, что именно он способен удовлетворить дикий, не на шутку разыгравшийся любовный голод ее тела.

Но ведь и саму Сапфо тоже в те дни охватило поистине счастливое нетерпение: ей так вдруг захотелось как можно скорее увидеть родной дом, показать дочку матери и отцу — замкнутому человеку с длинным именем Скамандроним, которые никогда еще не видели маленькой Клеиды, побродить по любимым рощам и холмам, и даже просто выпить пригоршню воды из лесбосского родника, которая на чужбине казалась слаще и желаннее самого изысканного заморского вина.

Но самое главное, что Сапфо почувствовала: именно теперь, вернувшись на Лесбос, ей удастся написать самые лучшие свои стихотворения, и даже, может быть, — чем Аполлон не шутит! — сделаться по-настоящему прославленной поэтессой.

Она ощутила в себе небывалую силу, которая должна была еще многократно увеличиться сразу же, как только ноги почувствуют под собой родную землю…

Эти предчувствия Сапфо не обманули — так и получилось.

Вот только с тех пор Сапфо никогда больше не видела свою Анакторию.

«Никогда…» — слово страшное, как камень, брошенный в воду.

Сапфо с тех пор даже и не слышала о своей дорогой подруге что-либо определенное, хотя с настойчивостью умалишенной постоянно пыталась раздобыть хоть какие-то сведения о ее судьбе.

Куда она исчезла? Что с Анакторией могло приключиться?

Какой-то заезжий чудак, бывший сосед по сиракузскому дому, пытался уверить Сапфо, что сразу же после ее отъезда Анакта вдруг зачем-то срочно отправилась в Византию.

Но зачем подруге вдруг понадобилась Византия, если она никогда раньше туда не собиралась и ничего не говорила Сапфо о своих намерениях?

Кто-то уверял, что Анактория все же тайно появлялась в Митилене, столице Лесбоса, но потом так же незаметно исчезла из города в неизвестном направлении.

Эта версия была еще более маловероятной: Анактория не могла бы, появись она на родине, тут же не разыскать свою Сапфо — нет, такое было совершенно исключено.

Злые языки вообще болтали, что тот корабль, на котором Анактория вскоре вслед за земляками отправилась к берегам Лесбоса, потерпел кораблекрушение и во время сильной бури никому не удалось спастись.

«Глупость! Чушь!» — упрямо качала головой Сапфо.

Тогда боги непременно известили бы ее об этом хотя бы во сне!

Звучали еще и другие всевозможные нелепости: про то, что Анактория добровольно лишила себя жизни, не в силах бороться со своей тайной женской болезнью, или что она, наоборот, отправилась к дельфийским жрецам, надеясь на излечение, и даже что снова вышла замуж за какого-то торговца оливковым маслом и уехала с ним на край света.

Сапфо много раз с горечью вспоминала слова Анактории о том, что женщины во многих странах почему-то приравнены к листьям на деревьях — они не внесены в гражданские списки, поэтому их также никто не пытается пересчитать, или хотя бы вслушаться в их лепет, тогда как мужчины считаются настоящими людьми.

Ну а уж если листок с ветки сорвется и его понесет куда-то ветром…

Но что бы вокруг ни говорили, Сапфо жила постоянной надеждой, что когда-нибудь она снова увидит Анакторию.