Саракш: Тень Странников

– Хорошо тебя учили, и ты был прилежным учеником. Однако это ещё не весь ответ. Борьба со Странниками – это поставленная задача, для решения которой нужны методы и инструменты. И люди, специально подготовленные люди.

– И наши прогрессоры здесь, на Саракше, они…

– Молодец, соображаешь, – Рудольф усмехнулся, причём не с иронией, как он обычно это делал, а по-доброму. – Саракш для нас – это своеобразный полигон, где проходят боевую подготовку будущие защитники Земли. И Лев Абалкин, общение с которым произвело на тебе такое сильное впечатление, – один из них. В год твоего рождения, Максим, состоялись грандиозные космические учения «Зеркало».

– Я кое-что слышал об этом, но детали…

– Детали были засекречены, да и самом факте проведения этих учений стараются не упоминать. Но тебе я скажу: после этих учений мы поняли, что Земля абсолютно беззащитна перед любым мало-мальски серьёзным вторжением извне. И основная причина этой нашей беззащитности – полное отсутствие у нас профессионалов соответствующего профиля, то есть военных. Мы чересчур гуманистичны, Максим, и это наша ахиллесова пята.

Так вот что он имел в виду, подумал Каммерер, когда сказал «Как бы твои хорошие ученики, Святой Мак, не стали слишком

хорошими». Здоровая агрессивность как иммунитет, как способность адекватно реагировать на внешнюю угрозу… Ну да, конечно, мы дети мира без войны – вежливые и добрые, но беззащитные.

– И после этих учений я выдвинул свой план, – продолжал Экселенц, – и изложил его Горбовскому. Леонид Андреевич этот план одобрил, и началась подготовка прогрессоров, которые могли бы – в случае необходимости – встать на защиту Земли. Пройдя Саракш или Гиганду – это недавно открытый мир, по уровню развития очень близкий к Саракшу, – наши прогрессоры будут готовы воевать, прежде всего – психологически. И если Странники или какие другие инопланетные визитёры заявятся к нам с не самыми добрыми намерениями, мы, земляне уже не будем абсолютно беззащитными.

– Подождите, Рудольф, но ведь гуманизм принято считать основой общения разумных существ, достигших уровня развития, позволяющего выйти в космос! Какие могут быть «не самые добрые намерения»?

– Могут, – очень серьёзно произнёс Сикорски. – Лет тридцать назад об этом много спорили, и учения «Зеркало» состоялись только потому, что вывод был именно таким: могут. Только вывод этот не вошёл в школьные программы, – Каммерер уловил в голосе шефа злой сарказм и ещё что-то, чего Максим не понял. – Корпорация Учителей воспротивилась – они сочли ненужным смущать неокрепшие юные умы картинами звёздных войн и бросать тень на величественное здание общегалактического светлого будущего. Ты говорил, помнится, что дикие пещерные времена прошли, и что сейчас нас никто не ест. Да, это так: на Земле мы покончили с противостоянием человек-человек, которое было причиной беспощадных войн в прошлом. Человечество стало единым целым, и общество наше не антагонистично. Но это на Земле, а в космосе? Гипотеза о всегалактическом миролюбии – это всего лишь гипотеза, никем пока не опровергнутая. Не хотелось бы, чтобы она была опровергнута «весомо, грубо, зримо», как говорил один поэт двадцатого века, – цена такого грубого опровержения может быть слишком высокой, особенно если мы не будем к нему готовы… Мы вышли на другой уровень, Максим, – на галактический, – и на этом уровне могут быть другие противостояния. Есть и такая гипотеза, и тоже пока никем не опровергнутая.

– Хорошо, – сказал Максим, помолчав. – Но каким образом это связано с вашей отставкой, Экселенц? Неужели вы, ко всем вашим прочим прегрешениям, плохо готовили здесь, на Саракше, будущих защитников Земли?

– Наоборот, – сумрачно произнёс Сикорски, и Максим вдруг понял, что Экселенц, человек без нервов, очень и очень устал, и что Саракш отнял у Рудольфа куда меньше сил, чем не слишком понятные Каммереру хитросплетения взаимоотношений между Галбезом, КОМКОНом, Мировым Советом и Корпорацией Учителей. – Похоже, мне ставят в вину, что я слишком хорошоих готовил.

– Слишком хорошо?!

* * *

…Странник говорил, Каммерер слушал, и вдруг поймал себя на отчётливой и не очень приятной мысли : а ведь интриг вокруг власти на Земле не меньше, чем на Саракше. А мысль эта была неприятной потому, что Максим с детства привык считать: мир, в котором он живёт, добр и совершенен, а интриги – все они остались в тёмных веках вместе с ядами, кинжалами в спину и лживыми заверениями в вечной дружбе, которые нарушались через час-другой после их произнесения.

Обвинения, выдвинутые против Сикорски, были, по мнению Каммерера, верхом нелепости. Собственно говоря, это были не обвинения даже, а подозрения – в лицо Рудольфу никто ничего не сказал, Экселенц узнал об этих подозрениях «по своим каналам», как он объяснил Максиму с обычной своей кривой ухмылкой, – но суть от этого не менялась, и суть эта была скверной.