Сарти

Я поделился этими ценными мыслями с Лиззи и она, тряхнув челкой, согласилась с тем, что подобные мысли имеют полное право на существование. Действительно, мы настолько наловчились отражать любые прямые поползновения на нашу священную государственность, что любому желающему взять город под контроль должно быть ясно – если у него есть мозги, конечно, – что так просто, в лоб, нас давно уже не одолеешь; тут нужно что-нибудь особое. Традиционные методы воздействия, сказала моя боевая подруга, вроде подкупа или там шантажа, исключать нельзя, но склад ума и представления о действительности у выступающей против нас силы – совершенно определенно иные, теперь это можно сказать точно, так что… Ожидать можно самого странного. Сплошные непонятки.

– Ну, хорошо, – хмуро констатировал я и мы с Лиззи отправились назад.

По дороге мы сделали небольшой крюк и лично убедились в том, что тумпстаунское представительство «Арторикс компани» на Гардел-кэмп-стрит сметено с лица земли и лишь ветер носит там обрывки бумаг и пепел. Среди обломков бродили разъяренные тумпстаунские обыватели с разным оружием в руках (и меж ними флегматичный сержант Дукакис) и искали, кого бы еще покарать. Собравшиеся на пепелище громогласно обменивались впечатлениями и ругательствами, оживляя в памяти боевые сцены эпохи войны с варварами. Временами граждане от избытка чувств постреливали в останки роботов и в воздух.

Но тут к местам воинской славы с громкими криками (очень кстати, а то наши обыватели уже соскучились) подошла группа рахиминистов, и я вдавил в пол педаль газа.

– Знаешь, милый, – сказала вдруг Лиззи. – Я тебя, конечно, очень люблю, но совсем недавно поступили любопытные сведения. Наш отдел временно обезглавлен, и Дройт, пока его нет, велел делиться поступающей информацией с тобой. Так вот… – Она замолчала. Старый конспиратор и ветеран звездных войн, я прекрасно понял, чем вызвана эта пауза, кивнул и попросил Лиззи открыть бутылочку.

– Едем к Жаку, – сказал я, принимая пиво.

Мой выбор был мудр: заведение Жака Кисленнена на правах заповедника тумпстаунской старины пользовалось безусловной привилегией свободы от какого-либо прослушивания и подглядывания; за этим бдительно следил как сам Жак, так и два специально нанятых им человека с чемоданчиками, набитыми разной полезной электроникой. В свое время Стэн Шатл, едва будучи назначен главой отдела контроля за информацией, попытался было покуситься на исключительные права Кисленнена, упирая на пресловутое всеобщее равенство, но господин Дройт мягко осадил его, сказав, что никакого равенства на самом никогда нигде не было и никогда нигде не будет. По крайней мере, он такой перспективы не видит как в целом, так и в отношении «Трех кружек» в отдельности. Шатлу же, добавил г. Дройт, меньше надо читать книжек всяких с глупостями, потому что глупости эти разъедают общество изнутри, а мы этого не позволим.

Ну и понятно, что Жак Кисленнен, человек сурового нрава и твердых принципов, не пускает в свой трактир кого попало.

Вскоре мы были у «Трех кружек», безуспешно, но от души попинали ногами дверь с надписью «Пинать!», затем навалились на нее и проникли в полутемный коридор; выдали китайцу в майке два доллара за вход и направились в зал, к стойке.

– Привет, – буркнул Жак Кисленнен, угрюмо рассматривая ослепительно чистый «хайбол».

– Ага, – улыбнулся я. – И тебе, кстати, привет, вот такой большой, – я обозначил примерные размеры привета руками, – от твоего братца Леклера.

Нужно было видеть, что сделалось с Жаком.

Жак выронил полотенце, стакан – и стакан пушечным залпом лопнул где-то под стойкой, – Жак засиял, он возликовал, он схватил меня в руки, он подтянул меня к себе и заорал почти в самое ухо:

– От Леклерчика?!

Я сопротивлялся как мог, но Кисленнен, несмотря на это, облобызал меня столько раз, сколько счел нужным, а потом бережно поставил на место и принялся расспрашивать, утирая слезы радости:

– Ну, как он там? Здоров ли? Все ли в порядке? – И дальше в таком же духе. Удивительно крепкая дружба братьев объяснялась, видимо, тем, что они никогда не встречались.