– Не тревожь каноника разговорами о билле, – предупредила Агнеса мужа. – Он человек пожилой, волноваться ему вредно.
Ральф, не встречавшийся с каноником вот уже почти год, со смехом отвечал:
– Портиас после выборов из дому не выходит.
26 июня 1832 года над Солсбери раздавался перезвон церковных колоколов – праздновали принятие Закона о внесении поправок в представительство Англии и Уэльса, иначе говоря, закона об избирательной реформе.
На следующее утро Ральф Шокли привел всю семью к развалинам старой крепости на холме.
– Вот, теперь это – романтические руины! – торжественно провозгласил он.
Старый каноник с непокрытой головой недвижно стоял у дома на восточном углу лужайки певчих, напротив ворот соборного подворья, и задумчиво глядел куда-то вдаль, влево от особняка Момпессонов. Прохожие учтиво кланялись почтенному клирику, однако он, не отвечая на приветствия, продолжал смотреть в одну точку. Проезжавшим мимо возкам и телегам приходилось огибать старика, который упорно не сходил с места. Он простоял там все утро.
К обеду старика в старомодном черном камзоле и черных шелковых чулках окружили уличные мальчишки. Внезапно один из них расхохотался и, скорчив забавную рожу, подозвал приятелей.
Под ногами старика расползалась зловонная лужица.
Доктор Барникель, проходивший по соборному подворью, заметил несчастного каноника, сообразил, что произошло, и увел его домой.
– Боюсь, ему уже не оправиться, – сказал он вечером Агнесе.
Старый Портиас, тронувшись умом, утратил дар речи.
Несчастный каноник скончался от апоплексического удара первого октября, в тот самый день, когда его привезли в деревеньку Фишертон-Энгер, где мистер Уильям Финч открыл приют для умалишенных.
– Ах, лучше бы он не дожил до реформ! – сокрушалась Франсес.
Впрочем, верная жена и после смерти каноника тщилась защитить его репутацию. Скрыть состояние Портиаса не представлялось возможным – слишком многие знали о том, что рассудок его помрачился. Однако в августе 1834 года, уже после кончины старого Портиаса, когда на улицах Солсбери установили газовые фонари, Франсес нашла удобную отговорку.
– Мой покойный супруг прекрасно себя чувствовал, пока не провели газ, – заявила она брату.
– Франсес, он скончался за год до этого! – удивленно возразил Ральф.
– От газовых фонарей все зло, – настаивала Франсес. – От них каноник сначала рассудком помутился, а потом душу Богу отдал.
Агнеса посоветовала мужу:
– Пусть себе думает что хочет. С ней лучше не спорить.
– Газ совершенно безвреден! – раздраженно сказал он.
Спустя неделю Франсес Портиас упала в обморок под одним из газовых фонарей на подворье.
– Ах, от ядовитых миазмов голова закружилась! – объясняла она. – А как подумаю, что с моим несчастным супругом стало…
С тех пор она взяла в привычку несколько раз в году падать в обморок под фонарями.
В 1834 году всеми обожаемый доктор Таддеус Барникель, закоренелый холостяк, внезапно умер, оставив все свое состояние Агнесе Шокли.
Ральфа это ничуть не удивило.
– Он в тебя всю жизнь был влюблен, – сказал он жене. – Я давно об этом знал.
– Он был мне верным другом, – вздохнула Агнеса.
– Вот чтобы он в мое отсутствие ничего неподобающего себе не позволил, я и попросил его о тебе позаботиться, – с беспечной улыбкой заявил Ральф.
Агнеса ошеломленно взглянула на мужа:
– А ты не боялся, что…
– Нет, конечно! Я в нем всегда был уверен, – усмехнулся он и, спохватившись, добавил: – И в тебе тоже…
Империя
Рельсы сверкали в лучах полуденного солнца.
С перрона станции в Милфорде Джейн Шокли задумчиво глядела на восток. Сияющее железнодорожное полотно убегало к Саутгемптону, будто указывая путь к новой, счастливой жизни в необозримом мире.
Скоро все так и будет – Джейн Шокли навсегда покинет Сарум, посвятит себя великому делу служения…
Джейн, невысокая, с золотисто-каштановыми волосами, особой красотой не отличалась.
– Нос у меня слишком… крупный, – говорила она с беззаботным смехом, глядя на собеседника честными голубыми глазами.
Школьные подруги считали ее весьма привлекательной.
Поднимая саквояж, она чуть поморщилась – пластины туго стянутого корсета на китовом усе до боли врезались в бока. «И кто решил, что у женщин должна быть такая неестественно тонкая талия?» – досадливо подумала Джейн, оглядываясь в поисках носильщика.
Она и сама не знала, чего ищет – новых впечатлений или служения великому делу. И того и другого хотелось одинаково.
Паровоз с громким шипением выпустил клуб пара. Джейн вздохнула и решительно двинулась вдоль состава к выходу со станции. Что ж, пусть ей и пришлось вернуться в Сарум, но это ненадолго.
На собеседовании ей отказали, но объяснили, что делать дальше, поэтому сейчас ее ничто не остановит.
Джейн окинула взглядом знакомые с детства пустынные меловые гряды, полукругом огибавшие город. На севере виднелся холм с руинами старой крепости, а в центре долины взметнулся к высокому синему небу величественный шпиль собора. Сарум… Джейн очень любила родные места и знала, что они навсегда останутся в ее памяти.
А вчера она познакомилась с Флоренс Найтингейл.