Сарыкамыш. Пуля для императора

Листок мысленно возразил себе, что умирающий доктор указывал на аксельбант, который Лавренюк не носил, поскольку с восемьсот третьего года выпускники Николаевской академии вместо аксельбантов носили нагрудные знаки! А может, тыча себя в грудь, Поплавский намекал вовсе не на адъютантский шнур, а именно на знак выпускника Академии Генерального штаба? Черт возьми! Тогда все сходится — армянин, Волчанов, Сивцов, восточный кинжал, знак Николаевской академии вместо аксельбантов — все это Лавренюк!

Решение пришло мгновенно; Листок вскочил и метнулся к вешалке — немедленно, сейчас же арестовать мерзавца, пока не поздно! Именно сейчас, ночью, до приезда монарха!

Он уже натягивал гимнастерку, когда что-то остановило его. Он вдруг подумал, что все, что ладно складывалось в его голове, ничем не доказуемо. Если Лавренюк отравил армянина и Сивцова, то он должен был иметь серебряное кольцо, которого никто не видел! Участие подполковника в убийстве Волчанова также сомнительно. Знал ли он вообще Анну Калленберг и Отто Ланге? Одна дышит на ладан, другой в аду — никто из них уже не подтвердит… И есть ли вообще, кто мог бы подтвердить его преступления? Нет ни Волчанова, ни армянина-перебежчика, ни кучера… И нет реальных доказательств, что Лавренюк причастен к отравлению адъютанта… Господи! Сколько мертвецов за несколько дней! И все это совершил тщедушный, вечно краснорылый пьяница — генерального штаба подполковник Лавренюк?

Внезапно Листок вспомнил, как дрожали руки штаб-офицера на совещании, тянувшиеся к стакану с водой, и… металлический стук о стекло. Черт! Что же это было — кольцо? Да, кольцо, но золотое, как он успел заметить… Или все же арестовать и допросить? А если окажется, что подполковник ни при чем? И арест его будет очередной осечкой? Что тогда?

"А тогда, — подумал ротмистр, — маршировать тебе в штрафной роте нижним чином!"

И как есть, в гимнастерке и шароварах, Алексей Николаевич плюхнулся на отчаянно проскрипевшую койку.

* * *

Дремал Алексей Николаевич около часа. В шесть тридцать утра вместе с Росляковым был уже в штабе. Оставив прапорщика в дежурной комнате, стал подниматься к Воробанову.

И вновь на лестничной площадке его поджидали. Достаточно было одного вопросительного взгляда, чтобы штабс-ротмистр Драч ответил:

— Ничего особенного, Алексей Николаевич. Подполковник только что прибыл в штаб. Долго не ложился — похоже, пил в одиночку — морда с утра красная, как пареная морковь! Авилову уже доложил, он также здесь… А как вы?

— Есть одно соображение, Константин Иванович, хотел бы посоветоваться…

— Всю ночь думали? — спросил жандарм, снимая папаху и привычным жестом проводя ладонью по темени.

— Признаться, да.

— Тогда выкладывайте! — усмехнулся Драч, но тут же коснулся рукава ротмистра — в коридоре промелькнула фигура Лавренюка, направляющегося в кабинет Воробанова. Тот заметил их и вернулся.

— Доброе утро, господа! — с заметной хрипотцой, точно простуженный, поздоровался Лавренюк. — Отчего здесь, на лестнице? Его Превосходительство просил собрать всех в приемной…

Листок поморщился — от подполковника пахнуло дешевым одеколоном. "Рожа, действительно, что тот помидор! — с неприязнью подумал он. — И несет от тебя, как с третьесортного салона — пытаешься перебить амбре?"

Лавренюк тем временем протянул руку Драчу, затем ему, Листку. И вновь ладонь подполковника показалась широкой и жесткой: длинные цепкие пальцы, как щупальца, обволокли руку Алексея Николаевича и коротко, но довольно чувствительно сжали ее. Он даже невольно покосился на них, и в одно мгновение понял, что не ошибался — кольцо золотое.

— Однако пора, господа! — вновь повторил Лавренюк. — Воробанов выйдет через пять минут!

— Хорошо, Павел Эдуардович, сейчас будем, — торопливо ответил Драч.

Лавренюк, помолчав, кивнул:

— Понимаю… Не буду мешать!

— О чем вы хотели говорить, Алексей Николаевич? — спросил штабс-ротмистр, когда в коридоре хлопнула дверь приемной начальника гарнизона.

Листок молчал. Почему-то говорить о ночных догадках расхотелось. В конечном счете, для "чистоты эксперимента" пусть голова жандарма будет свободной от его досужих подозрений…

— Внизу моя двуколка с Росляковым… — вымолвил он наконец. — Но, думаю, вам следует ехать с ними — Воробановым и Лавренюком…

Драч недоверчиво покосился на ротмистра.

— И это… все?

Листок промолчал.

— Что ж, приму к сведению… А теперь, Алексей Николаевич, нам действительно пора к Воробанову!

В приемной они застали стоявших у адъютантского стола подполковников и задумчиво расхаживающего по комнате штабс-капитана Авилова. Лица обоих штаб-офицеров были сосредоточенны. Лавренюк что-то пояснял Грушевскому по документам, и тот, коротко кивнув на приветствие вошедших, вновь обратился в слух.

Листок прошел к штабс-капитану; они молча обменялись рукопожатиями, и в это время, тяжело сопя, из кабинета вышел Воробанов, уже облаченный в шинель и при шашке. Выглядел усталым, и красные припухшие глаза свидетельствовали о все той же бессонной ночи. Похоже, в эту ночь не спал никто.