Не успел служивый холуек штанцы подтянуть, из сарая выскочить, ан родитель мой к самой оконнице подкатил, да исправнику в баки орленую бумагу и сунул:
— Не шуми, роща, — дубраву разбудишь… Теперь захочу, хочь Серому весь хвост бубенцами изукрашу. Читай, ваше скородие!
Глянул исправник в бумагу, архалук запахнул, да кота любимого, который с подоконника лапкой его теребил, так о пол и шваркнул. На ком боле злость сорвать…
А папаша, умильный старик, тут пару и поддал:
— Переверни, господин, бумагу-то. Там для тебя самый смак-то и обозначен.
Обернул исправник папашин патент, а там и прописано, — хвост Фоме залупили, да репей прицепили:
«Исправнику имярек, за то, что папашу рядового Губарева, пятой роты Галицкого полка, занапрасно изобидел, — форменно воспрещается с колокольцами по своему городу-уезду раскатывать. Езжай, сукин кот, вглухую».
Съел он блин, даже и в маслице не омакнувши. Как у нас, братцы, говорится: приданое на грядке, а увечье на спине…
Засвистал папаша, покатил с громом-звоном соль-сахар закупать. Население из окон смотрит, рты настежь, собачки из подворотен, — уши торчком, — удивляются, городовые-стражники в затылках скребут… А папаше с высокого облучка наплевать. Ишь, как колокольчик наяривает:
«Трень-брень, телепень, на нос валенку надень…»
1932
КАБЫ Я БЫЛ ЦАРЕМ…
*Встал бы утречком, умылся, чаю с бубличком напился, кликнул бы нашего фельдфебеля:
— Здорово, Ипатыч. Чай пил?
— Так точно, ваше величество. Какой же русский человек утром чаю не пьет?
— А солдаты пили?
— Никак нет. По раскладке в армейских частях натурального чайного довольствия не полагается.
— Вишь ты, Ипатыч. А они, поди, тоже не венгерцы. Русские, не хуже тебя. Отдай чичас через старшего писаря приказ, чтобы кажному солдату утром-вечером чаю полную миску выдавали, хочь залейся. И сахару по четыре куска.
— И по одному хватит, ваше величество. Солдат и вприкуску попьет. А то вся армия в день пуда четыре схряпает, — расход-то какой!
— Эх ты, барабан пузатый. Тебе с ротного котла не то что внакладку, и на варенье с приплодом твоим хватает. А солдатские куски на весах прикидываешь? Сею ж минуту распорядись, чтоб парадный мой золотой портсигар в империалы перелить, — на чай-сахар солдатам, поди, на год хватит. Я в случае надобности и из серебряного покурю.
— Как же, ваше величество, возможно! Ежели к вам шах персидский в гости приедет, — у него портсигар весь червонного золота, алмаз на алмазе, а у вас простого серебра. Несоответственно выйдет.
— Не бубни, Ипатыч. Фазана, поди, видал: зад у него да хвост золотистый, аж солнце перешибает, а что он против русского серого орла может? Ась?
О полдень ко мне адъютант с докладом заявляется. Кого чином повысить, кого в отставку, какому полку шефские вензеля за отлично-усердную службу презентовать.
— Ну, это дело не важное. Не горит. Морсу, ваше скородие, не угодно ли?
— Покорнейше благодарим.
— А вы стульчик возьмите. Я хочь и царь, однако обхождения простого… Хочу я, ваше скородие, распоряжение по всем войскам сделать, чтоб солдат под гребенку до голого места не стригли. Пущай кажный с фантазией себе прически делает, кому что по вкусу.
— Да ведь по уставу, ваше величество, не полагается. Другой себе такой дикий чуб отпустит, что всю линию строя испортит…
— А ты мне уставом глаза не коли. Как захочу, так устав твой и поверну. Завидно тебе, что ли? Сам, небось, паклю себе взбил, девушкам на погибель… Опять же казаки во какие чубы носят, однако ж империи от этого никакого убытка.
— Так то ж кавалерия, ваше величество. Казакам для форсу начес полагается. Для устрашения супротивника…
— А пехота, по-твоему, шиш собачий, что ли? Не перечь, а то прикажу тебя самого под нулевой номер обкорнать, вот тогда, сокол, и поговоришь…
Насупился мой адъютант, морсу не допил, вон вылетел. Ну что ж… Ужели я, царь, у адъютанта на поводу ходить буду?..
Только я его сбыл, в дверь специальный зауряд-военный чиновник вкатывается.
Эстафета от шведского короля. Хочет он свою племянницу, природную принцессу, к вашему величеству в гости прислать. Как она себя во всей форме в девицах сохранивши, а вы человек холостой, желает король, надо полагать, вас на брак подбить. Ему лестно, да и нам не зазорно… Хочь мы шведов и били, однако ж держава не последняя.
— Пошли, — говорю, — ты шведского короля на легком катере к шведской матери… Ежели мне в голову вступит, на своей, русской, женюсь. Шведки ихние из себя голенастые, — разве с нашей пшеничной сравнить!
— Никак, ваше величество, не возможно. Министры вам воспретят. Потому им желательно по ходу политики со Швецией марьяжный интерес вести…
— Звание, — говорю, — у тебя полуофицерское, а в голове у тебя тараканы портянку сосут. Мои министры пущай хочь на венгерских козах женятся, а я патреот. Что ты мне политикой козыряешь? Сам-то, небось, на русской женат?
— Так точно. На Авдотье Кузьминишне. Дамочка из себя оченно авантажная.
— Ну, вот видишь… А сам ко мне с эстафетой суешься. Разжалую вот тебя в первобытное состояние, — и следа от тебя не останется…