— Что мы — страна-экспериментатор. И что мы экспериментируем над собственным населением уже почти тысячу лет. Сначала экспериментальным путем попробовали передать власть варягам. Когда у них ничего путевого не получилось, ввели христианство. Затем весь народ превратили в рабов. Потом перебили всех бояр. Потом испробовали на себе гражданскую войну, потом ввели европейские манеры и еще больше перебили народу. Затем заменили самодержавие самодурием. И все время при этом воровали, воровали, воровали. А когда уже стало нечего воровать, снова ввели НЭП, чтобы люди немного обросли жирком и с них снова можно было бы драть три шкурки.
Вначале, услышав этот экскурс в историю страны, Семен растерялся, захлопал глазами, как ребенок, которого неожиданно больно и жестко обидели, потом поднялся и, одернув китель, сказал, побагровев:
— И чего же это вы, интересно знать, имеете против нашего государства?
— Я? Против? — Сашенька всплеснула руками. — Да ей-же-ей, ровным счетом ничего! Это вы в нем в дерьме копаетесь, с хлеба на соль перебиваетесь, а нам тут — полная благодать. Мне, маменьке моей, папуле — всем, кто умеет самодурить. И чем мы дурнее — тем сильнее. Понял, студент?
— Ну и стерва же вы, Александра Петровна, ну и… — и не найдя более крепких слов, Семен махнул рукой и, достав повестку, положил ее на трюмо. — Сегодня ровно в 15:30 предписываю вам явиться в отделение для дачи показаний.
— Сам ты дурак! — закричала вдруг Сашенька, вскакивая на ноги. — Олух! Тупица недоделанный! И никуда я не пойду! Здесь сиднем сидеть буду! И шагу за порог не ступлю. Ты что, не понимаешь, что вокруг тебя творится? Ты знаешь, откуда я тогда мчалась как угорелая? Мимо кладбища я проезжала, а там могилы разрытые и мертвецы бродят со свечками. И со всех сторон они ко мне руки стали тянуть. До самого города гнались за мной. Я как тебя увидела, молиться на тебя была готова, а ты, балбес, на меня начал протокол составлять. А вчерашней ночи мало тебе было? Мало, да?
— А ведь ты меня вчера спасла, — негромко произнес сержант.
— Да где уж там — спасла… — она махнула рукой. — Мне просто… Просто все это до такой степени диким показалось… Двадцать первый век за порогом, люди на Луну летают, детишек в колбах делают, а тут вдруг какие-то пугала из бабкиных сказок. Ну, меня смех и разобрал…
— Так ты в них не поверила?
— Нет, конечно.
— Не поверила и победила… — задумчиво произнес Бессчастный. — А другие поверили — и проиграли. Даже я поверил. А знаешь, Саша, — он поднял на нее просветленный взор, — ведь старик тот вроде бы не врал.
— Какой старик? — спросила девушка.
Семен собирался ответить, но в это время дверь будуара отворилась, и на пороге возник глава Бузыкинской семьи в сопровождении майора Колоярова и нескольких парней из местных «бандюков», которые состояли у него на официальной службе в качестве «секьюрити». Несмотря на жаркий день, Петр Федорович был в шубе, весь закутанный шарфами и жениными шалями: так что внешне весьма смахивал на древнюю юродивую бабушку Пелагею, ту самую, что день-деньской сидела на паперти букашинской церкви, беспрестанно восклицая: «Господи поми… вя-вя-вя… и духа!» Правой рукой Бузыкин придерживал на шее платок из козьего пуха, прославившего город Оренбург, левой рукой он, ни слова не говоря, ткнул в направлении Семена. Колояров кивнул «секьюрити». Эти крепкие парни, имевшие ранее каждый по десятку приводов в милицию за наркоту и художества на танцплощадке, с удовольствием заломили Семену руки за спиной и потащили к выходу. На пороге молодой человек бросил прощальный взгляд на девушку. И тут в ней будто что-то пробудилось. Взвизгнув, она бросилась к охранникам и, наградив одного из них звонкой пощечиной, закричала:
— Вы не имеете права! На каком основании? Без ордера! Без санкции прокурора… Вы что тут, все с ума посходили? Он же один-единственный из вас что-то понял, на что-то осмелился, а вы его за это… Как вам не совестно?
Решительно оттащив ее в сторону, Бузыкин скомандовал:
— Исполняйте, майор!
Однако конвоиры не тронулись с места. Колояров и его подчиненные во все глаза смотрели на шею Бузыкина, обнажившуюся во время борьбы. Шарфы и шали слетели с нее, открыв взорам посторонних накрепко приделанный новенький Железный крест со свастикой и дубовыми листьями на черной муаровой ленточке, которую не брали ни ножницы, ни напильники.
Изругавшись вволю и нахохотавшись до хрипоты, Ерёма погнал стадо в сторону Мертвячьей балки, расположенной сразу за деревней Малые Хари. Люди здравомыслящие старались в балку не забредать. Это место издавна считалось нечистым. Козы, ненароком забредавшие туда, сразу же переставали доиться, бараны выходили как чумные, молоко коров, попасшихся там, отдавало горечью. Лишь Ерема ничего не боялся и целыми днями валялся в тени под ракитовым кустом, время от времени прикладываясь к бутыли с яблочной бормотухой, до которой он был весьма охоч.