Сатанинские стихи

Для исступленного Джибрила реинкарнация стала термином, под крыло которого было собрано вавилонское множество понятий: Феникс-из-пепла,[503] Христово Воскресение, посмертная трансмиграция[504] души Далай-ламы[505] в тело новорожденного ребенка… Эти материи переплетались с аватарами Вишну; метаморфозами Юпитера, принимавшего, в подражание Вишну, облик быка; и так далее, включая, разумеется, и прохождение людей через последовательные жизненные циклы — сперва тараканы, затем короли — к блаженству Невозвращения.[506] Чтобы вам родиться вновь, прежде надо умирать. Чамча не потрудился возразить, что в большинстве примеров, приведенных Джибрилом в его монологах, метаморфоза не требовала смерти; новая плоть появлялась через другие ворота. Джибрил в свободном полете, размахивая руками, точно властными крыльями, не терпел никаких возражений.

— Старое должно умереть, внемлите мне, или новое не сможет возникнуть.

Иногда эти тирады кончались слезами. Фаришта в своем истощении-вне-истощения терял контроль над собой, и его рыдающее лицо находило приют на плече Чамчи, тогда как Саладин — длительная неволя разрушает некоторые барьеры среди пленников — гладил его лицо и целовал его в макушку: так, так, так. В иные же моменты раздражение Чамчи брало верх. Когда Фаришта в седьмой раз помянул старый каштан Грамши,[507] Саладин в отчаянии вскричал:

— Быть может, именно это случается с тобой, крикливый ты рот: твоя прежняя самость умирает, а этот твой Ангел Снов пытается заново родиться в твоем теле.

* * *

— Вы хотите услышать что-нибудь по-настоящему безумное? — доверительно предложил Джибрил Чамче после ста одного дня плена. — Вы хотите знать, почему я здесь? — И сказал это так или иначе: — Из-за женщины. Да, босс. Из-за проклятой любви всей моей проклятой жизни. Из-за той, с кем я провел в общей сложности три запятая пять дней. Это ли не свидетельство, что я действительно повредился умом? Что и требовалось доказать, Вилли, старина Чамч.

И:

— Как объяснять Вам это? Три с половиной дня: Вы можете себе представить, что этого будет достаточно для того, чтобы случилось самое лучшее, самое глубокое событие: иметь-чтобы-быть?[508] Клянусь: когда я целовал ее, летели гребаные искры, яар, верь не верь; она сказала, что это было статическое электричество на ковре, но я целовался с цыпочками в гостиничных номерах и прежде, и мне это было определенно в новинку, определенно впервые-и-единожды. Проклятые электрические разряды, мужик, мне пришлось подпрыгнуть от боли.

Ему не хватало слов, чтобы описать ее, его женщину из горного льда, описать, как это было тогда, когда жизнь его была брошена ей в ноги, когда она стала смыслом его жизни.

— Вы не поймете, — покачал головой Джибрил. — Наверное, Вам никогда не доводилось встречать человека, с которым Вы готовы идти на край света, ради которого Вы можете бросить все, пойти и сесть на самолет. Она забралась на Эверест, мужик. Двадцать девять тысяч и два фута, или, может быть, двадцать девять один четыре один. Прямо к вершине. Вы полагаете, мне не стоило садиться на самолет ради такой женщины?

Чем сильнее Джибрил Фаришта старался объяснить свою одержимость альпинисткой Аллилуйей Конус, тем большая часть Саладина пыталась вызвать в памяти Памелу, но она так и не появилась. Сперва это была Зини, ее тень, затем — некоторое время спустя — не осталось никого. Страсть Джибрила вгоняла Чамчу в дикий гнев и фрустрацию,[509] но Фаришта, не замечая этого, хлопнул его на спине:

выше нос, мистер Вилка, теперь уже недолго.

* * *

На сто десятый день Тавлин приблизилась к маленькому козлобородому заложнику, Джаландри, и поманила его пальцем.

— Наше терпение иссякло, — объявила она, — наши повторные ультиматумы оставили без ответа, наступило время для первой жертвы.

Она так и сказала: жертвы. Она заглянула прямо в глаза Джаландри и объявила ему смертный приговор.

— Ты первый. Предатель изменник выблядок.

Она приказала команде готовиться к взлету; она не собиралась ставить самолет под угрозу штурма после исполнения приговора и, ткнув дулом ружья, подтолкнула Джаландри к открытой передней двери, пока тот кричал и требовал милосердия.

— Ее глаза остры, — сказал Джибрил Чамче. — Он — бритый сирд.[510]

Джаландри стал первой мишенью из-за своего решения отказаться от тюрбана и постричь волосы, что сделало его предателем веры, стриженым Сирдарджи. Бритый Сирд. Проклятие в десяти буквах;[511] без апелляций.

Джаландри упал на колени, пятно растеклось по его брюкам, когда она тащила его к двери за волосы. Никто не шевельнулся. Дара Бута Ман Сингх отвернулись от представшей перед ним картины. Приговоренный опустился на колени спиной к открытой двери; она заставила его развернуться, выстрелила ему в затылок, и он вывалился на гудроновое шоссе. Тавлин закрыла дверь.

Ман Сингх, самый молодой и нервный из четверки, прикрикнул на нее: