Сатанинские стихи

Пока шум — возгласы, приветствия, ругань, преданные крики богине Ал-Лат — ширится и взрывает пространство шатра, и без того удивленная конгрегация созерцает вдвойне сенсационное зрелище Гранди Абу Симбела, который прикладывает большие пальцы к ушным раковинам, расставляет пальцы обеих рук веером и громким голосом произносит формулу: «Аллах Акбар[627]». После чего падает на колени и уверенно прижимает лоб к земле. Его жена, Хинд, немедленно следует его примеру.

Все это время водонос Халид оставался возле полога шатра. Теперь он в ужасе глядит на всех собравшихся здесь, ибо толпа мужчин и женщин в шатре и за его пределами начинает становиться на колени, ряд за рядом, шевелиться, слегка пульсировать во все стороны от Хинд и Гранди, будто те были галькой, брошенной в озеро; пока все собрание, снаружи и внутри шатра, не становится на колени пятой точкой к небу пред грезящим Пророком, признавшим божества городского патрона. Сам Посланник остается стоять, словно не желает присоединяться к собранию верных. Разрыдавшись, водонос убегает в пустынное сердце города песков. Слезы его, бегущего, прожигают в земле дыры, словно содержат некую едкую коррозийную кислоту.

Махаунд остается недвижим. Ни следа влаги не найти на ресницах его нераскрытых очей.

* * *

Той ночью — ночью опустошающего триумфа Бизнесмена в шатре неверных — произойдут некоторые убийства, за которые первая леди Джахилии спустя долгие годы ожидания свершит свою страшную месть.

Дядя Пророка Хамза возвращается домой один, с головой поникшей и седой в сумерках этой меланхоличной победы, когда он слышит рев и оглядывается, чтобы увидеть гигантского красного льва, напружинившегося перед броском на него с высоких зубчатых стен города. Он знает эту тварь, это предание. Лоснящийся багрянец его шкуры сливается с мерцающим блеском песчаной пустыни. Его ноздри выдыхают ужас одиноких мест земли. Он изрыгает чуму, и когда армии осмеливаются забраться в глушь, он пожирает их без остатка.[628] Сквозь синий последний свет вечера он кричит на зверя — безоружный, готовый встретить свою смерть:

— Прыгай, ты, блядский мантикор! Я передушил много больших кошек в свое время… Когда я был моложе. Когда я был молод.

Позади него раздается смех, и смех этот отражается — или это только кажется — от зубчатых стен. Он оглядывается вокруг; мантикор исчез с крепостного вала. Он окружен группой разодетых в причудливые платья джахильцев, возвращающихся с ярмарки и хихикающих:

— Теперь, когда эти мистики приняли нашу Лат, они видят новых богов за каждым углом, да?

Хамза, понимая, что ночь будет полна ужасами, возвращается домой и требует свой боевой меч.

— Больше всего на свете, — рычит он пергаментнолицему оруженосцу, служившему ему верой и правдой в бою и в мирное время сорок четыре года, — я ненавижу допускать, что у моих врагов есть особенности. Я всегда думал, что лучше убивать проклятых выблядков. Лучше всего кровавое лекарство. — Меч оставался вложенным в кожаные ножны со дня его преображения силой племянника, но сегодня вечером он доверяется слуге: — Лев на свободе.[629] С миром нужно еще подождать.

Это последняя ночь фестиваля Ибрахима. Джахилия — маскарад и безумие. Намасленные, лоснящиеся тела борцов завершили свои кривляния, и семь новых поэм уже прибиты к стенам Дома Черного Камня. Теперь поющие шлюхи сменяют поэтов, и танцующие шлюхи, с такими же намасленными телами, работают тоже; ночные бои сменяют дневное разнообразие. Куртизанки танцуют и поют в золотых птицеклювых масках, и золото отражается в блестящих глазах клиентов. Золото, повсюду золото: в ладонях джахильских спекулянтов и их чувственных гостей, в пылающих жаровнях песка, на сверкающих стенах ночного города. Хамза болезненно пробирается через улицы золота, то и дело натыкаясь на пилигримов, лежащих без сознания, пока карманники добывают себе пропитание. Он слышит пьяный кутеж за каждым сверкающе-золотым дверным проемом и ощущает, что пение, воющий смех и бренчание монет ранит его подобно смертельным оскорблениям. Но он не обнаруживает того, что ищет: его здесь нет, и потому он идет прочь от сверкающего золотого веселья и начинает преследовать тени, высматривая появление льва.