Сварганив бутерброд, я вновь вернулся на свой пост, уселся на подоконник, в ногах правды нет, и, продолжая вдумчиво жевать, рассматривал место моего нового обитания. С интересом посмотрел на хозяев, припаркованных у дома, машин. Один дядька, по виду застрявший в лихих девяностых, некоторое время пялился на мою «Ауди», после смачно сплюнул рядом с передним колесом, сел на черного мастодонта – внедорожник тех же лихих годов, что и цепь на его груди, и вырулил на дорогу. Дядьку я, на всякий случай, запомнил. Дохленький очкарик в приличном плаще оседлал более современную «Инфинити», сдал назад, едва не задев мой автомобиль, и умчался по своим делам. Н-да… Из двери моей парадной вышла еще молодая мамашка с пацаном лет пяти. Он надрывался, уж не знаю, по какому поводу, за что мать встряхнула бузотера и утащила из поля моей видимости. Я уже хотел встать, когда следующей из дома выпорхнула блондинка. Этакая тоненькая козочка со стройными ножками. Сначала мне показалось, что это та белобрысая шпана – истеричка, но девушка обернулась, и на миленьком личике не обнаружилось боевой раскраски. Обычная девушка, повторюсь, миленькая, даже очень. В коротком синем платье, видневшемся из-под джинсовой куртки, и не скрывавшем те самые ножки, что привлекли мое внимание в первую очередь. Из пустого, как мне раньше казалось, автомобиля вышел коротко-стриженный парень и преградил дорогу блондинке. Судя по активному разговору, они были знакомы. Недолгий спор закончился тем, что парень открыл дверцу своего «Форда», и девушка, сохраняя на лице недовольную гримаску, села в машину. Через мгновение они уехали. Сделав последний глоток кофе, я встал с окна и потянулся. Дел сегодня было навалом. Главное – это подать заявку на конкурс. Времени у нас, что говорится, до вчера, а у нас нет ни толковой аранжировки, ни нормальной спевки. Потом еще гитару притащить вчерашней ведьме. Невольно хохотнул, вспомнив ее подозрительный взгляд и нежелание открывать свою квартиру, пока я стою рядом. Первый раз девушка пытается не пустить меня домой, обычно было наоборот. В общем-то, ко мне домой тащились чаще. Да и реакция на меня обычно несколько иная. Светка и ее подруги допекли еще пару лет назад, но иногда и они были в тему. Затрезвонил телефон, я поставил кружку в раковину и направился в комнату. Телефон нашелся на журнальном столике. Это была мама.
- Владинька, сыночка, как ты, мой мальчик? – обрушилась на меня материнская забота.
- Доброе утро, мамуль, – ответил я, прерывая поток тревожных словоизлияний. – Все хорошо, мама. Жив, здоров, позавтракал.
- Где ты живешь? Скажи, я приеду, посмотрю, помогу, – давила заботой мама.
- Мамуленька, у меня все хорошо, честно-честно, пока живу у Мишки. Не пропаду, – соврал я, зная, что иначе, мама переедет ко мне уже сегодня.
Следом заявится отец, чтобы вернуть супругу в семейное гнездо, и прощай спокойная жизнь. Мамина забота – хорошо, папина ирония, как-то совсем не сдалась. Так что…
- Мамуль, мы увидимся скоро, обещаю, – заверил я родительницу.
- Сыночка, ты звони, если что, – всхлипнула мама.
- Уже на телефоне висишь? – донесся до меня голос отца. – Владьке звонишь? Ленка, дай парню вылезти из-под твоей юбки, в конце концов…
Трубка затихла, значит, отче отобрал у мамы телефон. Я положил трубу на столик и ушел в ванную, какое-то время папин авторитет придержит мамины страдания. Мама, в отличие от отца, поддерживала любое мое увлечения, разглядывая талант во всем, чтобы я не делал. Помню, лет в пять я нарисовал осьминога и показал родителям. Мамуля долго ахала, охала и восхищалась. А вот отче, отче, придя домой и обнаружив мое творчество на холодильнике, куда его с гордостью прикрепила мама, изрек: - Это что?
- Владюша нарисовал, – гордо сообщила мама.
- Зачем наш сын пририсовал дерьму ноги? – заинтересованно вопросил родитель.
- Это осьминог! – возмутилась мамуля.
- Да? – отец подошел ближе, склонил на бок голову и некоторое время всматривался. Затем пожал плечами и резюмировал. – Похоже на дерьмо на ножках, – и заржал.
Мы потом с мамой неделю с отцом не разговаривали, точней, не разговаривала мама, а меня просто не подпускали к «этому животному». Несколько лет назад я увидел папку, которую бережно хранила мама, и того осьминога тоже увидел.
- Какое-то дерьмо с ногами, – произнес я, разглядывая коричневое продолговатое нечто с четырьмя корявенькими ножками.
- Весь в своего отца, – вздохнула мама и… потрепала меня по голове.