Сатирические очерки

Одним из первых представителей «костумбризма» в XIX веке был Себастьян Миньяно (1799–1845), выпустивший в 1820 году «Письма простодушного лодыря», в которых под видом невинных восхвалений существующего порядка вещей зло высмеивалась старорежимная Испания, невежество ее духовенства, распущенность аристократии, злоупотребления чиновников и т. д. К моменту выхода «Простодушного болтуна» Ларры выступают также Серафин Эстебанес Кальдерон (1799–1867) и Рамон де Месонеро Романос (1803–1882). Первый из них под псевдонимом «Отшельника» начинает в это время печатать свои знаменитые «Андалузские сцены», очерки, в которых он обращается к жизни народа в поисках живописного, характерно национального материала и рисует преимущественно патриархальные стороны народного быта. Месонеро Романос – уроженец и постоянный житель Мадрида – был знатоком быта, нравов и истории испанской столицы. Он рисует в своих очерках своеобразные черты столичного быта, описывает его общественные и профессиональные типы, делится с читателем своими размышлениями на литературные и житейские темы. Вместе с Ларрой он в эти годы был одним из завсегдатаев литературного кружка «Маленький Парнас», объединявшего передовых писателей и артистов. В первых «костумбристских» очерках Ларры имеется немало общего с очерками Месонеро Романоса. Сразу же, однако, обнаруживаются и существенные различия. Ларра объявляет своей целью не столько описание нравов общества, сколько их критику. Между тем благодушный в общем либерал Месонеро Романос и, тем более, откровенный консерватор Эстебанес Кальдерон ограничивались лишь «объективным» показом различных, притом далеко не всегда самых существенных сторон действительности. На другое, еще более значительное расхождение в

позициях своих и Ларры указал позднее сам Месонеро Романос: «Постоянной целью остроумного и проницательного Фигаро, [5]

– писал он в предисловии к своим сочинениям, – была политическая сатира, критика, тенденциозные портреты людей его эпохи. «Любопытный говорун» [6]

задавался другой целью, более скромной и спокойной: рисовать, улыбаясь и в мягких тонах, частную жизнь, спокойную и тихую; высмеивать присущие всем комические черты; живописать человека вообще».

Замечание Месонеро Романоса безусловно справедливо: даже в «Простодушном болтуне» Ларра, подвергая критике уродливые стороны испанского быта, подсказывает читателю политические выводы. Позднее нравоописательный, «костумбристский» очерк Ларры перерастает в страстный политический и социальный памфлет.

Во многих очерках из «Простодушного болтуна» сатирик выступает под маской не в мору болтливого, до крайности наивного бакалавра Хуана Переса де Мунгия, жителя некоей страны батуэков. Эта страна не вымышлена автором. Дикая и необитаемая Батуэкская долина, расположенная на севере провинции Саламанки, с давних пор была известна как район, совершенно оторванный от цивилизованного мира и будто бы населенный народом, закосневшим в невежестве и грубости. Здесь, в стране батуэков, ничего не пишут и не читают, здесь даже не говорят из страха перед доносчиками и правительственными шпионами. «Батуэки, – рассказывает в одном из писем бакалавр, – которым давняя привычка к молчанию парализовала язык, оказываются неспособными даже приветствовать друг друга при встрече, простодушно и малодушно опасаются собственной тени», они «отказываются рассуждать даже наедине с самим собой, чтобы не нажить врагов, и кончают тем, что умирают именно от страха умереть». Они заискивают перед властями и перед теми, кто, как им кажется, пользуется покровительством властей. «О блаженное сознание бесполезности образования и знания!» – восклицает Ларра. Единственное, что можно услыхать от миролюбивых батуэков – это похвалы существующему порядку вещей: лесть и угодничество составляют содержание и цель их жизни. «Политика – растение чужеродное для нашей страны… – замечает Мунгия во «Втором письме Андресу». – К тому же язык нам дан для того, чтобы молчать, точно так же как предоставлены нам свобода воли для того только, чтобы потрафлять вкусам других, глаза – для того, чтобы видеть лишь то, что нам желают показать, слух – для того лишь, чтобы услышать то, что нам пожелают сказать, а ноги – для того, чтобы шагать туда, куда нас ведут».

Нетрудно, однако, догадаться, что для Ларры Батуэкия – это символ всей Испании, ее гротескно преувеличенное отражение. Вот почему описания Батуэкии, вложенные в уста болтливого Мунгии, мало чем отличаются от рассказов о Мадриде того же бакалавра или его земляка и корреспондента Андреса Нипоресас.