Сатирические очерки

И, наконец, все сказанное нами, а также и гибель нашего славного «Века», несмотря на всю его просвещенность и величие, заставляет нас заключить, что век наш ничтожен, как и люди, и что в подобные времена человеку благоразумному следует поменьше говорить, а еще меньше – молчать.

Преимущество полумер[236]

Обычно говорят, что человеку столько лет, на сколько он выглядит. Это одна из многих вздорных выдумок, которые ходят по свету в обличий истины и принимаются на веру, хотя на самом деле принадлежат к вещам, которые, не будучи «сего», тем не менее «ben trovalo». [237]

Если бы ложь была способна что-нибудь доказать, то эта выдумка подтвердила бы только одну несомненную истину, а именно, что б мире не существует ничего определенного, ничто не существует само по себе и для себя, а лишь в том виде, каким оно нам кажется. Продолжая в том же духе, можно было бы сказать, что некоторые народы не стареют, так как для того, чтобы стареть, надо жить. Вот где скрыта причина того, что каждый раз, как мне вздумается повнимательней присмотреться к нашей Испании (да хранит ее господь, в особенности от самой себя!), я обыкновенно обращаюсь к ней с комплиментом, обычным среди людей, лишь время от времени встречающихся друг с другом: «Дружище, вас не коснулось время!» Нашей родины, действительно, не касается время; по правде сказать, ее вообще ничто не касается. Зато она сама, наоборот, имеет до всего касательство. Так что, прожив не одно столетие, она иногда вновь является юной и сверкающей, как тот, кто только начинает жизнь. Если бы нам понадобилось ее с чем-нибудь сравнить, мы бы сравнили ее с теми престарелыми кокетками, которые то подкрашивают свои седины, то забывают это сделать; или с теми животными, которые проводят зиму словно мертвые, забившись между двух камней, и ждут лишь яркого июльского солнца, чтобы вновь воскреснуть; или со статистами знаменитой труппы Робинсона,[238]

в прошлые годы освистанной в нашем городе, со статистами, которые делали два шага вперед и шаг – назад; или с добродетельной Пенелопой, которая по ночам распускала сотканное ею за день;[239] можно было бы ее сравнить, наконец, с кошками, о которых говорят, что они имеют тысячу жизнен; впрочем, в данном случае можно отметить и существенное различие: дело в том, что кошки всегда падают на ноги, а относительно Испании мы бы не осмелились точно утверждать, как именно она обычно падает. Одним словом, ее можно сравнить со всем, а точнее говоря, ни с чем.

Из этого не следует, что мы стремимся сказать что-либо Дурное об Испании; для этого сейчас мало подходящий случай, тем более что мы переживаем как раз то время, когда она подкрашивает седины, потягивается со сна и приходит в движение, делает шаг вперед, выделывает ткань и, хрипло мяукая, поднимается после очередного падения. Избави нас господь от подобных намерений, как и от нового манифеста. Мы стремимся только рассказать об Испании, и если удастся, даже воздав ей по заслугам. Ведь тут мы имеем дело со злом, которое ускользает от наблюдения, подобно воде под давлением: вам кажется, что вы ухватились за него с одной стороны, а оно выскальзывает с другой. Наша родина так же часто меняет свою окраску, как меняются фигуры в том самом фантасмагорическом калейдоскопе, который при каждом движении открывает любопытным взорам все новые и новые сочетания.