Сатирикон

120.

Трех послала вождей Фортуна, — и всех их жестокоЗлая, как смерть, Энио[153] погребла под грудой оружья.Красе у парфян погребен, на почве Ливийской — Великий[154],Юлий же кровию Рим обагрил, благодарности чуждый.Точно не в силах нести все три усыпальницы сразу,Их разделила земля. Воздаст же им почести слава.Место есть, где средь скал зияет глубокая пропасть

В Парфенопейской земле[155] по пути к Дикархиде[156] великой,Воды Коцита шумят в глубине, и дыхание адаРвется наружу из недр, пропитано жаром смертельным.Осенью там не родятся плоды; даже травы не всходятТам на тучном лугу; никогда огласиться не можетМягкий кустарник весеннею песней, нестройной и звучной,Мрачный там хаос царит, и торчат ноздреватые скалы,И кипарисы толпой погребальною их окружают.

В этих пустынных местах Плутон свою голову поднял(Пламя пылает на ней и лежит слой пепла седого).С речью такою отец обратился к Фортуне крылатой:«Ты, чьей власти дела вручены бессмертных и смертных,Ты не миришься никак ни с одной устойчивой властью,Новое мило тебе и постыло то, что имеешь;Разве себя признаешь ты сраженной величием Рима?Ты ли не в силах столкнуть обреченной на гибель громады?

В Риме давно молодежь ненавидит могущество Рима,Груз добытых богатств ей в тягость. Видишь сама тыПышность добычи и роскошь, ведущую к гибели верной.Строят из злата дома и до звезд воздвигают строенья,Камень воды теснит[157], а море приходит на нивы, —Все затевают мятеж и порядок природы меняют.Даже ко мне они в царство стучатся, и почва зияет,Взрыта орудьями этих безумцев, и стонут пещерыВ опустошенных горах, и прихотям служат каменья,

А сквозь отверстья на свет ускользнуть надеются души.Вот почему, о Судьба, нахмурь свои мирные брови,Рим к войне побуди, мой удел мертвецами наполни.Да, уж давненько я рта своего не омачивал кровью,И Тисифона[158] моя не омыла несытого тела,С той поры, как поил клинок свой безжалостный Сулла[159]И взрастила земля орошенные кровью колосья».

121.