Саттри

В этой старой спальне в его прежнем доме, где его учили какому-то христианскому ведовству, имелось две двери, и Саттри встал и вышел в другую. Он спустился по парадной лестнице и подошел к очагу, где приподнял железную маску и, опустившись на одно колено, сунул руку в глотку дымохода и вытащил маленького пеликена, вырезанного из какого-то мягкого дерева и раскрашенного детским восковым карандашом.

Когда он проходил мимо лестницы, священник воздвигся на первой площадке, как статуя. Оцепеневший шаман, не произнесший вообще ни единого слова. Саттри вышел тем же путем, каким и вошел, пересек траву к огням улицы. Когда оглянулся, увидел очерк священника в эркере – тот наблюдал, словно бумажный поп на кафедре или пророк, запечатанный в стекло.

* * *

Весной его третьего года на реке шли сильные дожди. Лило весь конец марта и начало апреля, и он поставил всего один перемет в поднявшейся реке, и каждый день проверял его с холодным отвращением, а дождь поливал его, мелкий и серый на много миль окрест. В хижине было холодно и сыро, и он поддерживал в печурке огонь все унылые дни, и сидел за столом у окна с зажженной лампой, глазея на вздувшуюся реку, накатывавшую с выпотрошенных верховий и скользившую мимо со льстивым бормотаньем и кипеньем.

Таща с собою мусор и сбившуюся в плоты дрянь, бутылки вяленого стекла, в которых лежат взорванные венчики лилового и золотого, апельсинные шкурки, объянтаренные возрастом. Дохлая свинья, розовая и вздутая, и банки, и ящики, и очертанья древесины, смытые в жесткие гомологии внутренностей, и пустые канистры, замкнутые в проушинах вогнутой слизи, где виновно подмигивают спектры.

Однажды мертвый младенец. Раздувшийся, мясистые выгнившие глаза в бугристом черепе и лоскутки плоти, тянущиеся за ним по воде, как туалетная бумага.

Легко выгребая под дождем среди курьезов, он ощущал себя немногим более еще одного артефакта, выщелоченного из земли и вымытого, стекающего из города, той холодной и зернистой глыбы за дождем, какую ни одному дождю уж больше не очистить. Саттри среди отбросов, словно соринка на дне мензурки, лето придет – крошка материи, огорошенная и высыхающая в вялящейся на солнце грязи, terra damnata[28] мертвой алхимии города. Рыба, которую он выуживал из половодья в тот сезон, сама выглядела огорошенной.

Он посильнее навалился на весла, чтобы выгрести против течения. Мимо мостовых волноломов, где о бетон разбивалась мелкая уродливая рябь, и напорная грань лодкой оседлала завивчивый вспененный гребень. Вдоль этого глинистого плеча, где река глодала и тянула своими кожистыми бурыми водами.

В желобчатых оврагах, где река отступала или вихрилась, кофейным цветом лежала пена, свернувшееся молоко, обволакивавшее собой разнообразный плавучий сор, застрявший и вращавшийся здесь, плавник, и бутылки, и поплавки, и белые брюшки дохлой рыбы, все они медленно кружили в речной ловушке, а сама река развертывалась мимо неостановимо, с пригашенным кипеньем таща в море свой ил, и свое движимое имущество, и своих мертвых.

Однажды утром, пока стоял на кормовом балконе в тусклом раннем свете, наблюдая за рекой, он увидел, как мимо плывет пустой ялик. Дальше в желтой дымке замаячила лоскутная хижина, состоявшая из старых реек, и толя, и жестяных вывесок нюхательного табака, все это было абы как водружено на покинутую баржу и вращалось без киля туда и сюда, словно пьяный медведь, доплыв по течению, оно громоздко стукнулось о пирс, накренилось и остановилось, пробралось мимо бочком и на ощупь, а следующая стена хижины надвинулась, и вдоль нее, словно гипсовые кариатиды, замерли в ошеломленном фризе над лакающей рекой, фигуры четырех женщин и двух мужчин, бледные, жесткие, бессмертные, медленно катили прочь под мостом и пропали в дымке.

Саттри без удивленья наблюдал проход этого туманного привидения. Через два дня, когда спустился ниже по реке, он увидел жилую баржу, причалившую под какие-то ивы на южном берегу под песочно-гравийной компанией. Там вывесили сушиться стирку, а маленький ялик мотало на чале ниже швартовки. К стене прибили несколько распяленных енотовых шкур, выгоревших до бледно-кремового цвета. Можно было б решить, что это товар, но шкуры были сухи и почти совсем облысели, казалось, о них вообще забыли.

Саттри прошел на веслах мимо грозди белых лиц, наблюдавших из окна. Когда он уже днем возвращался, на крыше хижины стояло кресло, а в нем спал мужчина. Стирку сняли, а из печной трубы, коленом выведенной сквозь одну стену, поднимался дым. Ялика тоже не было.

Проплывая под мостом, Саттри увидел, как ялик спускается по реке. Греб худой мальчишка. Саттри выпустил одно весло и приветственно поднял руку. Мальчишка ему кивнул, один глаз иссиня-черный и заплывший чуть ли не полностью, и плыл себе дальше.

Поутру он спустился рано и, проплывая мимо плавучего дома, увидел, как по верандочке вышла девушка и присела на корточки, подобрав под локти юбки. Сквозь туман Саттри предъявлен был костлявый острый огузок. Она громко пописала в реку и встала, и вновь ушла внутрь.