Саттри

Старик с сомненьем покачал головой, перебирая ленту кепки в пальцах. Я уже доволен, что хуже стать не может, сказал он.

Но в горести людской нет абсолютов, и все может всегда стать еще хуже, только Саттри этого не сказал.

В середине дня он отправился в верхний город. Купил в «Бауэрзе» толстый армейский свитер, и уплатил Жеребцу двадцать долларов за свой обеденный кредит, и сходил в «Ригас», и поужинал там стейком. Когда вернулся домой, у него еще оставалось сорок долларов. Пока открывал дверь и входил к себе, показалось, будто где-то его зовут по имени, как те голоса без источника, что обращаются у нас во снах. Он вошел и захлопнул за собой дверь, и зажег лампу, и сел на шконку. А когда снимал башмаки, услышал снова. Тонкий и далекий, где-то в ночи. Он сидел с ботинком в одной руке и прислушивался.

Надел ботинок снова и вышел наружу. С моста его выкликал слепой Ричард.

Что такое? крикнул ему рыболов.

Слепец на мосту задрал тощую руку к фонарному свету, будто молебщик к потиру ярких милостей божьих. Пал призрак голоса.

Саттри не мог расслышать, что говорилось, но приложил ладони чашкой ко рту. Нет, крикнул он.

Имя его спорхнуло со стального пролета, подвешенного в ночи.

Иди домой, Ричард. Уже поздно.

Слепец позвал еще, но спуска к реке отыскать он не мог, а Саттри повернулся спиной к нему и его крикам, и вошел внутрь, и захлопнул дверь.

* * *

Какое-то время Билли Рей Кэллахэн клал плитку, но его уволили за пьянство. Он возвращался после обеденного перерыва, а бригадир остановил его и заговорил.

Пить на работе и при этом дневную норму выполнять не выйдет. Если хочешь пить, можешь в свое собственное время это делать.

Фамилия бригадира была Хикс. Кэллахэн ему ухмыльнулся. Да ладно, Хикс, сказал он, на твоем месте я б и не попадался никому без того, чтоб от меня вискарем не пахло.

Хикс с подозрением глянул на него. Ты это о чем? спросил он.

Так это чтоб люди думали, что я пьяный, а не такой, к черту, дремучий.

Он съездил в Атланту поискать работы, но ничего не нашел. Подрался с двумя пацанами из Стюбенвилла, Огайо, в переулке за автостанцией и одного оставил без чувств в колодце подвального окна, а сам зашел в мужской туалет и вымыл себе распухший кулак холодной водой, и прошел через всю станцию к воротам и сел на автобус обратно в Ноксвилл.

Где трудился он, какие работы мог отыскать, таща по ночам свою изобару насилия сквозь улицы и таверны. Саттри видел, как он излупцевал мальчишку из Вестала по имени Джордж Хоумз, дылду, которому нравилось стрелять в людей. Вдоль всей стены в «Б-и-Дж» в опасной близости друг к другу стояла публика из Маканалли и Вестала, и Саттри видел, как в карманах и вне их стискиваются пистолеты. Кэллахэн ударил Хоумза дважды, и тот рухнул. Он бы так это дело и оставил, но толпа требовала большего.

Растопчи его, Рыжий. Растопчи ему жопу.

Он отвесил Хоумзу несколько пинков, но тот лишь скрючился на мостовой. Когда из-за угла вырулил полицейский крейсер и въехал на горку, Кэллахэн усвистал вверх по Торговой и залег на стоянке под машиной Малого Лонга. Крейсер спустился с горки снова, Хоумз на заднем его сиденье плакал и матерился, а толпа уже начала расходиться. Незадолго до этого Хоумз застрелил стоматолога в Вестале, а вскоре после наповал пристрелил человека напротив за карточным столом у Эйба Фрэнклина, и его отправили в исправиловку. Много лет спустя он вышел и вернулся к Фрэнклину, и самого его застрелили намертво за тем же самым столом.

Последней работой у Кэллахэна было править самогонным заведением у человека по имени Хло́пок пониже проспекта Эйлора. Саттри видел его у «Комера», и выглядел он подавленным.

Я тя видал на днях, а ты мя не признал, сказал он.

Херня, ответил Саттри. Я тебя не видел. Где?

Кэллахэн обхватил Саттри за плечо и похлопал его по животу. Эти клятые летние кролики, сказал он. На них навалишься, а они даже не пикнут.

На складе пиломатериалов в Маканалли они купили виски и выкатились бессветно с дальнего конца переулка, передавая друг другу бутылку в кульке из бурой бумаги. Проехали вверх по Веселой, где уже закрывался «Комер», а по всей лестнице стояли мазурики, Кэллахэн высовывался из окна машины, чтоб им поулюлюкать, и проезжали мимо кафешек и ресторанчиков, где в тусклом свете в глубинах прибирались судомои, и проезжали мимо выходившей с последнего сеанса в кино публики, казавшейся слетевшей с катушек от того, что видели или видят.

В «Западном трактире» Кэллахэн изгнал из помещения шайку каких-то чужаков. Там, откуда вы, что, пивных нету? И на выходе глядите, чтоб дверь вам по жопе не стукнула. Саттри в умывальнике стоял чуточку пьяный и читал надписи на слезившейся стене. Ему сообщали, что он ссыт себе на ботинки. Неправда. Желаем обмен; две слепые мандавошки на одну беззубую. Он глянул на засиженную лампочку над головой. Застегнулся, и толкнул фанерную дверь, и вышел наружу.