"Сатурн" почти не виден

— Чего ж вы сразу не сказали, все тянете! Ну а за что же?

— За что? Как вам сказать… Работал я на лесозаводе под Казанью, подносчиком считался. И вдруг пожар, завод возьми да сгори. НКВД, конечно, тут как тут. Вредительство, говорят. И нас, восьмерых рабов божьих, кто в ту смену работал, в ссылку.

— И вас судили?

— Ни-ни, ни синь пороху. Поспрошали вот, как вы сейчас. А потом сразу в поезд, в вагон с решеткой, и ту-ту…

— У вас есть справка?

— Вы меня просто смешите, господин начальник. Постройте в одну линию все наше население и прикажите: кто имеет на руках какую-нибудь справку из НКВД, тот пусть сделает шаг вперед и получит миллион рублей. Ни один не выйдет, жизнь кладу. Факт, НКВД, господин начальник, не справки давал, а сроки. Я свой срок еще два года назад отбыл. Жил там уже по вольной. И работал, как уже сказано, в леспромхозе. А тут вот умирает брат и оставляет мне дом. Я сразу, конечно, приехал и оформился в наследстве. И тут же, между прочим, чуть наследство-то не потерял. Факт.

— Почему?

— Сейчас поясню. В апреле и мае шло оформление. Боже ж ты мой, мельница какая! Бумажки, справки, запросы. Ну ладно, оформили. Теперь, думаю, надо же и себя оформить, уволиться, так сказать, из системы. А то ведь у нас с этим шутить не любят. Чуть что, пришьют тебе дезертира трудового фронта. У нас даже за опоздание на работу судят. Вот я и поехал в Москву, в свой, так сказать, наркомат. Прибыл я туда пятнадцатого июня сего года. Хожу там по этажам, по коридорам и никак добиться толку не могу. Весь от злобы зашелся, кричать на них стал. Тогда они выдали мне вот эту справку, что кадровый отдел вроде не возражает, чтобы я уволился по семейным причинам. Получил я эту справочку в пятницу и поехал сюда обратно. А как приехал, через сутки война началась. Поволынь они меня еще пару дней, не увидел бы я своего домика с садом и огородом.

— Документы по наследованию дома у вас с собой?

— Так точно. Вот…

— Чем занимался ваш брат?

— Художник по сельским храмам.

— Кто?

— Ну, понимаете, ездил человек по селам и обновлял на иконах лики святых. Но это не то, что маляр постенный. Брат мой тому умению учился, два года в Угличе жил.

— А чем собираетесь заняться вы?

— Торговлишку самую малую заведу. Народ говорит, что по новому, по вашему, стало быть, порядку это можно и даже имеет содействие немецких властей. Или врут люди?

— Почему врут? Мы за частную инициативу. Но что же вы будете продавать?

— Вещички разные из обихода жизни. Война-то растрясла людское имущество. Кто имеет, что продать, а кто в том нуждается. А я тут как тут — между ними: извольте, к обоюдной выгоде. Комиссия, одним словом, но не как-нибудь там налево, а по закону согласно выправленному патенту. Потому я и к вам пришел.

— Так… Так… Значит, когда умер ваш брат?

— Девятого февраля сего года.

— А когда вы приехали сюда?

— Я же сказал: четырнадцатого марта.

Человек, сидевший в кресле, помолчал и сказал:

— Вот тут, Бабакин, мне кажется, вы делаете ошибку. Дату смерти брата вы должны знать назубок — с этим связано ваше счастье. А вот дату своего приезда сюда так точно называть не следует. Тут лучше сказать: в середине месяца. Так будет естественнее.

— Почему, товарищ подполковник? Ведь для него и дата приезда связана с тем же счастьем. В этот день он впервые видит унаследованный дом.

— Подумайте, Бабакин, подумайте. Ведь кто Пантелеев? Туповатый и темный тип. Для него каждая дата — это цифра, арифметика. Подумайте об этом. Дальше. Выбросьте словечко «факт». Оно не из лексикона Пантелеева. Теперь насчет профессии и профсоюза. Эту игру слов надо выбросить. Она может стоить вам слишком дорого. Ведь в составленных гестапо списках крамольных организаций наши профсоюзы упомянуты рядом с партией. А платили вы взносы или не платили, они могут на это не обратить внимания или просто не понять.

— Я и сам подумал об этом, — сразу согласился Бабакин. — Но вы так быстро спросили: «Профессия?» И я, как есть тип темный, переспросил: «В смысле профсоюза?» И тут же спохватился, но уже поздно, Учту, товарищ подполковник.

— Не думать о таких мелочах нельзя. А в общем — хорошо. Правильно, что у него нет большой злости на НКВД. Ведь действительно, никакой особой трагедии с ним не случилось. Работал подносчиком на лесозаводе под Казанью, а попал на север в леспромхоз. Может, ему на новом месте даже лучше стало. И со справкой из НКВД вы придумали здорово. Побольше таких вот находочек, и чтобы каждая работала на ваш типаж. Очень хорошее, например, выражение «вещички разные из обихода жизни».

— Это я у Горького вычитал, — улыбнулся Бабакин.

— Кстати, маляр постенный — такое выражение есть?

— Есть, товарищ подполковник. Я специально консультировался. Так говорят о плохих малярах, которым платят не за колер или красоту, а по размеру стены.

— Хорошо… — подполковник Марков снова осмотрел Бабакина. — И внешность уже приблизилась к норме, только вот бородка слишком аккуратная.

— Отрастет. — Бабакин кивнул через плечо. — Что на фронте?