Саван для блудниц

Надя поцеловала Миллершу за платье, за понимание, за тепло и, оказавшись на улице, вдруг всем своим существом ощутила холод реальности – съежилась от ветра и мелкого секущего дождя, как будто даже уменьшилась в размерах. Куда подевался внутренний огонь, который грел ее все эти последние недели необъяснимого счастья и блаженства рядом с Крымовым? Кто успел или кто посмел так нахально и грубо погасить это пламя, забравшись ей в душу и выстудив сердце?

Она посмотрела на часы – полдень. Лева Тришкин должен быть уже на месте и работать теперь уже за ДВОИХ: за себя и за Лешу Чайкина, которого он предал за тридцать сребреников.

И Надя поехала в морг.

Лева встретил ее растерянным выражением лица:

– А Чайкина нет. Как ушел вчера, так больше и не появлялся…

Тришкин, светловолосый и кудрявый, напоминал внешностью ангела-переростка. Было в нем много от мальчика и от женщины одновременно. Округлости его тела вызывали недоумение, а большие светлые глаза и полные губы довершали портрет гермафродита. Никто не знал, кого любит этот пухлячок Тришкин – мужчин или женщин. Все знали лишь о его пристрастии к коньяку и деньгам. Он никогда не был женат, детей на стороне тоже не имелось, а потому Наде Щукиной, которая приехала к Леве с вполне определенной целью, было довольно трудно сориентироваться в общении с ним, чтобы нащупать его самые чувствительные места.

– А я, Левушка, пришла по твою душу.

Она стояла и смотрела, как Тришкин машинально стягивает со своих рук окровавленные резиновые перчатки, швыряет их на пол, как нервно чешет пальцами правой руки ладонь левой.

– Тебя интересует какой-то определенный труп? Ты по работе?

– Да нет, Лева, мне нужно тебе кое в чем признаться, но без спиртного я не могу… Духу не хватает…

– Надя, что случилось? Почему ты такая бледная? – Тришкин пятился к столу, наступая на перчатки, которые мокро чавкнули под его подошвами. – Что-нибудь с Чайкиным?

Какое странное было у него лицо, когда он произносил эти слова, в них одновременно чувствовалась и забота о гостье, и страх перед чем-то неизвестным. Такое лицо бывает у человека, который хочет что-то украсть, сделав при этом вид, что берет свое.

– С Чайкиным? Да брось ты, Лева, что с ним может случиться? Он живуч, и все ему нипочем. Мой уход не произвел на него ровно никакого впечатления. Так у тебя есть что выпить или ты очень занят?

– Как интересно ты ставишь вопросы, – начал приходить в себя Тришкин, – так ты хочешь выпить и признаться мне в чем-то? Скажи, а это связано как-то со мной лично? Или с… Чайкиным?

– Говорю же – Чайкин здесь ни при чем. Понимаешь, у меня сегодня не лучший день, и мне кажется, что мы могли бы понять друг друга… Ты на машине?

Она нарочно это спросила – «Фольксваген» Тришкина стоял возле крыльца морга.

– Ну да, а в чем, собственно, дело?

– Если у тебя сейчас много работы, то я, конечно, не стану тебе мешать и уйду. Но если ты все же выкроишь для меня…

И Тришкин, до которого наконец-то стало доходить, что Щукина пришла действительно к нему, и ни к кому иному, пришла просто как к мужчине и, быть может, даже собиралась ему признаться в своих чувствах, растрогался, расслабился и опустился на круглый металлический белый стул, какие можно встретить только в старых моргах или женских консультациях.

– Надя, – он перебил ее, чувствуя прилив желания уже от одного вида стоящей перед ним Щукиной (она находилась совсем близко от него и источала совершенно дивный аромат, ее пышные волосы почти касались его лица, а сладкое дыхание опаляло его губы), – я все понял. Работы у меня – никакой, то есть может подождать. Все мои клиенты молчаливы до отвращения. Сама знаешь – с ними не поговоришь. Я готов предоставить тебе и свою машину, и себя в придачу. Ты хочешь немного отдохнуть? Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? У тебя неприятности?

Он хотел бы поверить, что Надя пришла к нему по причине глубоко интимного свойства, но вчерашний конфликт с Чайкиным не давал ему возможности до конца отдаться этой иллюзии, и в глубине души он ожидал какого-то подвоха. Надя, которая прекрасно понимала это, решила расставить все точки над «i», придав своему визиту – для большей правдивости – совсем уж неожиданный оттенок.

– У меня сложности с Крымовым.

– Неужели он изменил и тебе, этот котище проклятый?

Надя опустила голову. Она и сама не поняла, откуда взялись эти слезы, которые покатились по ее щекам и закапали на грудь. Должно быть, они накопились еще ночью или ранним утром, когда она вспоминала Крымова и его взгляды, обращенные в сторону Земцовой. Зато как пригодились они сейчас! (Ей не хотелось думать о том, что слова, которые она только что произнесла вслух, и на самом деле могут оказаться правдой.)

Тришкин яростно мыл руки над раковиной, розовая мыльная пена клочками разлеталась в разные стороны.