Саван для блудниц

– Полтергейст, привидения, паранормальные явления – словом, «Секретные материалы»… – сказала она ему с порога, бросая на стол пачку денег.

Крымов, сощурив свои ультрамариновые глаза, улыбнулся, откинулся на спинку стула и потянулся, расправляя мышцы рук и ног. Его рыжие замшевые башмаки смешно, по-клоунски, выглядывали из-под стола.

– Юлечка Земцова собственной персоной. Приятно видеть и тебя, и эти денежки…

Как же она сейчас ненавидела его, и как же больно ей было видеть его самодовольное, ухмыляющееся лицо, которое еще совсем недавно было для нее самым Дорогим, самым прекрасным… А эти глаза? Она могла бы сутками смотреть в них, испытывая сладкое головокружение, но теперь все это было в прошлом, теперь Крымов принадлежит только Щукиной. Бред! Она до сих пор не могла привыкнуть к этой мысли и часто ловила себя на том, что присутствие Крымова мешает ей сосредоточиться на работе, ее мысли разлетались, а речь почти отнималась… А иногда Юле казалось, что она здесь, в агентстве, и вовсе лишняя. Что ее неприязненные отношения со Щукиной, которые просто невозможно было скрыть, всем бросаются в глаза и вызывают если не раздражение, то уж точно усмешку. У того же Крымова.

Внезапно ухмылка исчезла с его лица, оно стало серьезным и даже озабоченным.

– Ты что? – Он встал, быстрым движением подошел к ней и привлек к себе, но, почувствовав сопротивление, еще сильнее сжал ее. – Ну, успокойся, не будь злой кошкой…

Он хотел, видимо, сказать еще что-то, но в коридоре послышались шаги, и едва он успел вернуться на место, как в кабинет без стука вошла Надя Щукина. С видом хозяйки она подошла к столу и, не обращая никакого внимания на стоявшую рядом с ней Юлю, произнесла самым обыденным тоном, как если бы они были вдвоем с Крымовым:

– Мы будем обедать здесь, в «Клесте» или поедем домой?

Юля почувствовала, как лицо ее запылало от стыда и унижения. Не помня себя от переполнявших ее чувств, она выбежала из кабинета и по дороге в приемную столкнулась с Игорем Шубиным.

Она хотела сказать ему, что больше не может оставаться здесь ни минуты, что эти стены давят на нее, что голос Крымова, доносящийся из-за двери его кабинета, действует ей на нервы и лишает последних сил и что ей сейчас больше всего на свете хочется сесть на поезд и поехать к маме в Москву, но ничего этого она почему-то не произнесла вслух. Она просто уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. И Шубин, который понимал ее без слов и страдал из-за того, что их зарождавшиеся отношения закончились полным крахом и отказом Юли выйти за него замуж, обнял ее:

– А я всегда считал тебя сильной… Успокойся, вытри слезы, у тебя есть платок? Ты должна хорошо выглядеть…

Она подняла голову и посмотрела на него с недоумением, как бы спрашивая, зачем это ей выглядеть хорошо, когда на душе так тошно и хочется умереть, и услышала:

– Там к тебе пришли… Заканчивай со своей клиенткой и возвращайся в приемную.

* * *

Он по ошибке зашел в женский туалет, и первое, что ему бросилось в глаза, это вид двух бледненьких и щупленьких девиц, подпирающих крашеные зеленые стены и дымящих сигаретами с сознанием своей взрослости и выражением лица, свидетельствующим об утомленности не только физической, но и, похоже, хронической усталости от жизни вообще.

– Ты куда, дядя? – спросила у Корнилова одна из них – упакованная в черную кожу (обтягивающие стройное тело брюки и жилетка поверх белой водолазки) и увешанная звенящими цепями, – сплюнула себе под ноги, после чего грязно выругалась и запустила в него бумажным шариком.

– Извините, девочки, здесь на двери нет никаких опознавательных знаков, а я в вашей школе первый раз. Кстати, вы не могли бы выйти со мной отсюда, а то как-то неудобно здесь разговаривать…

Девица в черной коже хмыкнула. В ее глазах зажглось любопытство, смешанное с желанием показаться опытной женщиной в глазах незнакомого солидного мужчины.

– А вы, собственно, кто?

– Я следователь прокуратуры, Корнилов Виктор Львович. Расследую дело об убийстве Льдова… Вы были с ним знакомы?

– Пошли, Ольк… – произнесла хрипловатым голосом «кожаная» девица, резко направляясь к двери. – Этот мент еще загребет нас…

Вторая, в джинсах и черном свитере, щелчком отправив погашенный о стену окурок в сторону урны, покорно двинулась к выходу.

– Девочки, куда же вы? – Виктор Львович поймал вторую девицу за руку, и они вместе вышли в коридор. Залитый солнцем, он никак не располагал к разговору о смерти. Но она еще витала здесь, ее примета – портрет Вадима Льдова в черной рамке, помещенный на обшитом красным сатином постаменте в центре коридора и украшенный букетиками из живых тюльпанов, – бросалась в глаза и казалась чем-то противоестественным, зловещим и словно предупреждала о нависшей над всей школой беде.

– Да пошел ты! – Девица рванула руку, но Корнилов крепко держал ее.

– Где это тебя учили так разговаривать со взрослыми? Где? – спросил он спокойно, словно уже привык к подобному обращению.

Она ответила. Одним словом. В рифму. Грязно. Словно ударила плетью по лицу. Корнилов даже покраснел. За нее.