Савва Мамонтов

Васнецов, конечно, мог быть удовлетворен результатом своей работы. «Подводное царство» вышло действительно «не худо», даже более того — превосходно. Оно вызвало, как было уже сказано, благодарные аплодисменты публики. Режиссурой все мизансцены были тоже, видимо, хорошо продуманы и поставлены…

Но вот то, что Надежда Васильевна Салина своим пением на первом спектакле «произвела восторг» — тут Васнецову, по-видимому, память изменила. События прошлого и последующего, очевидно, слились воедино. Впоследствии, когда молодая певица освоилась со сценой, она, может быть, и «производила восторг», но дебют ее был неудачен. Настолько неудачен, что она едва добралась до дому и там уже горько сетовала, что стала певицей, а не модисткой или горничной…

То, что дебют был неудачен, понимали все. Сама актриса — о ней говорить не приходится — была в отчаянии, Савва Иванович тоже был недоволен.

— Вы, Надежда Васильевна, сегодня были не Наташа, а какая-то мордовка со станции. Отправляйтесь сейчас же домой, ложитесь и спите до завтра, по крайней мере до двенадцати часов дня.

И, обратись к матери, сопровождавшей Наденьку, приказал властно:

— Немедленно уложите ее в постель, ей необходимо отдохнуть.

А тут еще маэстро Труффи встретился у выхода и, хотя шутливо, тоже сделал нелестный комплимент:

— Сто такой? Так дэлить нельзя, вы пели, как сонный риба в мешке.

Так что, пожалуй, нельзя не согласиться с рецензентом «Театра и жизни», который в номере от 10 января дал отрицательный отзыв о пении Салиной.

Похвалы удостоена была лишь Любатович, певшая княгиню. Все же два года, проведенные в театрах, хотя и провинциальных, дали себя знать.

Но как же все-таки нам оценить первый публичный спектакль Мамонтовского театра — как победу или как поражение? Думается, что просто как первый урок в начатом большом деле обновления оперного театра.

Вторым спектаклем шел «Фауст», поставленный Поленовым. Поленов перед началом своего академического пенсионерства совершил поездку по Германии и влюбился в то, что осталось там от средневековья: в замки баронов и маркграфов, в рыцарские доспехи, висевшие еще на стенах замков, во все эти романтические атрибуты давно минувших эпох, и теперь создал постановку «Фауста», возрождающую средневековую Германию.

Но зрители не поняли его замысла. Они привыкли к зализанным декорациям и костюмам императорской оперы, к штампу, рутине, прочно вошедшим в их сознание. «Фауст» провалился. Провалился так, что шел при полном отсутствии публики. Савва Иванович спектакль все же не отменил, а объявил, что пусть это будет не спектакль, а генеральная репетиция. Еще одна. И пусть артисты играют и поют так, как если бы зрительный зал был набит до отказа.

Первый этот случай, когда артисты пели при почти пустом зале, оказался не последним. Зимин, который впоследствии сам содержал частную оперу и считал себя в этом деле продолжателем Мамонтова и его последователем, рассказывает, что, зайдя как-то в Мамонтовский театр с тремя приятелями (в тот вечер давали «Каменного гостя»), он оказался в совершенно пустом зале: он сам и его друзья были единственными зрителями и все же спектакль не был отменен. Артисты пели, бутафоры меняли декорации, гримеры гримировали — все это для четырех зрителей.

Только человек с такими железными нервами и таким упорством, как Мамонтов, человек, уверенный в правоте и конечном торжестве своего дела, мог не пасть духом.

И спектакли продолжались. Снова ставили «Русалку». Бедняга Салина была так потрясена своим провалом, что нужны были опять-таки упорство и воля Мамонтова, чтобы заставить ее все же исполнять партию Наташи (которую, пока Наденька не пришла в себя, передали Любатович).

И молодая певица не провалилась. Что-то переломилось в ней… Были аплодисменты. И Васнецов, как в первый вечер, разлохматил волосы и украсил их купавками. Только Труффи, улыбаясь, сострил:

— А сэгодня это завсем другой дэла. Сэгодня ви пэли, как живой риба в воде.

Наденька Салина улыбнулась, а Мамонтов, прощаясь, серьезно сказал:

— Наденька, сегодня я увидел в вас то, что является самым ценным в артисте: способность воплощаться в сценический образ.

Этими словами было многое сказано. В них — сценическое кредо Мамонтова; главное в артисте — не постановка голоса. Если голос дан природой, то постановка его — «дело наживное». Главное — способность воплощаться в образ. Главное — ввести в пение то, что вдохнет в него жизнь: элемент драматического спектакля — игру. Остальное приложится, ибо остальное — школа и практика.

По прошествии месяца после начала гастролей Частной оперы наступил великий пост, когда русским актерам нельзя было выступать.