Сажайте, и вырастет

В принципе такой радикальный поступок грозил мне тремя вариантами: во-первых, карцером, во-вторых, гарантированным переездом от тихого, интеллигентного Гриши к каким-нибудь идиотам, а в третьих, новой статьей обвинения, лишним годом к сроку. Правда, этот год я уже почти отсидел. Перспектива карцера меня не пугала. Но вот съехать от такого комфортного соседа, как европеец Гриша… Сменить обстановку на худшую я не желал. И легко отказался от идеи физического насилия над ссученным гражданином Швейцарии.

Значит, понял я, если Гриша — осведомитель, то и вся его алмазная история — фуфло. Не было никаких разрезов на ноге. Не было отважного героя Радченко и его забега по тундре. Может быть, и Швейцарии не было, да и самого Гриши Бергера тоже.

4

Вернувшись в каземат, я застал стукача за чтением прессы. Гриша был так мал, что из-за краев развернутого газетного листа торчали только его сжимающие бумагу крошечные розовые пальчики, а также ступни ног — в подаренных мною шерстяных носках. Зрелище этих крупной деревенской вязки носков, их переслала жена, вдруг привело меня в ярость.

Я мог бы раздавить гада одной рукой. Придушить. Сломать хребет. А как еще поступают с гадами? Но мне удалось сдержать себя. С помощью Андрюхи. «Не горячись, — посоветовал он, возникая сбоку. — Вспомни, как учил великий обманщик Макиавелли: “Никогда не поступайте сообразно самому первому движению души, ибо оно — самое благородное”».

— Что пишут, Григорий? — елейным голосом осведомился я.

— Читаю программу телепередач, — благожелательно откликнулся швейцарский наркокурьер.

— Сплошные криминальные новости, угадал?

— Ты прав. Есть даже шоу под названием «Чистосердечное признание».

— Да, — буркнул я. — Эта тематика тебе близка… Ссученный месье отложил газету.

— Ты, наверное, меня презираешь, да?

— За что?

— За мое чистосердечное признание.

— До твоего признания мне нет никакого дела, — ответил я довольно грубо.

«А было ли оно, это признание? — пролетела мысль, злая, горячая. — А не пнуть ли его ногой прямо сейчас?»

— У меня почти пятнадцать лет адвокатского опыта, — очень тихо, извиняющимся тоном, произнес Гриша. — Знаешь, наверное, старую уголовную поговорку: чистосердечное признание облегчает наказание, но удлиняет срок?

«В прошлый раз он сказал, что у него десять лет опыта, а теперь уже пятнадцать. Обман, все обман. Меня обманули. И там, и здесь. Меня обманул мой босс Михаил, обманул генерал Зуев, обманул сыщик Свинец. А теперь обманул и сосед по камере. Вдобавок я сам себя обманул. Будь проклят обман и обманщики, будь проклята ложь во всех ее видах!»

— Знаю, — прохрипел я. — Знаю эту поговорку.

— Так вот, она лжива.

— Возможно…

— Признавшись, — Гриша разглагольствовал шепотом, как бы преподнося откровение, — человек выбирает для себя самую простую дорогу. Психологически раскрепощается. Сбрасывает с души груз…

«Сейчас он начнет цитировать FM Достоевского».

— Очистившись еще на стадии предварительного следствия, преступник легко проходит через болезненную процедуру суда и воспринимает наказание не как возмездие, а как начало новой жизни…

— На свободу — с чистой совестью, — процитировал я.

— Да! — горячо воскликнул стукачок. — Именно так! Разве свобода и чистая совесть — это не то, чего ищет каждый человек? Разве ты не ищешь себе свободы?

— Моя свобода всегда при мне, — ответил я. — Здесь, за решеткой, я так же свободен, как и там, с другой стороны. А совесть — это не кастрюля. Она не бывает чистой.

«Зачем, какого дьявола я обсуждаю вопросы совести с тюремной наседкой?»

— Хватит, Гриша, меня агитировать.

— Я не агитирую, — лучезарно улыбнулся стукач. — Я просто хочу тебе помочь.

«Ты уже помог. Еще как! Порушил все мои планы. Как мне теперь жить с тобой? Мне же придется смотреть тебе в глаза! Здороваться по утрам! Угощать сигаретами! Шутить! Как я буду сосуществовать под одной крышей с осведомителем? Как я буду есть с ним за одним столом? Как смогу терпеть присутствие гада?»

Но прошла минута, вторая — и я получил внятный ответ на свой вопрос. Дверная «амбразура» вдруг раскрылась.

— Рубанов! — позвали оттуда. — Рубанов здесь?

— Здесь.

— С ВЕЩАМИ! К третьему в своей жизни лаконичному и жестокому распоряжению я отнесся уже спокойно. Философски. Не как просветленный муж, и не как борец с тюремной идеей, а как обыкновенный опытный арестант.

Да, я отчетливо ненавидел это «С вещами!» — оно бесцеремонно ломало мою повседневную жизнь, срывало с места и влекло куда-то дальше, вглубь тюрьмы, в неизвестное будущее; но вместе с этим я уже давно устал бояться неизвестности и встретил новый удар с долей здорового равнодушия. Современный арестант легко поддается дрессировке. Ему говорят: «Лицом к стене!» — и он мгновенно поворачивается в нужную позицию. Ему велят: «С вещами!» — и он послушно собирает бельишко. Ловко, споро, не совершая лишних движений.