Сажайте, и вырастет

Там, у них, наверняка свой стиль кабинетной работы. Имперский. Чай в граненых стаканах. На столах картонные пепельницы – образчики арестантского рукоделия. Сигаретный дым улетает к высоким потолкам. Вдумчиво раскладывается пасьянс из арестантских карточек. В каждой такой карточке – фотографии, статьи обвинения, особые приметы. На моей, я знал, стоит увесистый литер: «статья сто сорок семь, часть третья». Мошенничество! В особо крупном размере! По предварительному сговору! Группой лиц! Десять лет лишения свободы! Для лефортовских клерков это такой же бренд, как для меня – «Валентино». Поэтому администраторы должны хорошо подумать, прежде чем решить, с кем меня посадить.

Этого маньяка – к террористу! Этого шпиона – к бандиту. Мошенника – к генералу. Сюда подселим вора, к этим злодеям – убийцу, а к этим – банкира…

Куда угодно, сказал я, паря в глубокой темноте крошечной, метр на метр, вселенной, присматриваясь и прислушиваясь. Куда угодно! К убийцам, к маньякам, к растлителям детей – я везде останусь верным своему пути. Работать над собой. Не употреблять яды. Двигаться вперед и выше. Держать спину – прямо. Никакого кофеина. Никакого никотина. Трезвое сознание. Глубокое дыхание. Кислород. Движение. Тело и разум, подконтрольные воле. Вот мой путь к свободе.

Куда бы я ни попал – я знаю, что буду делать. Я натренирую мозг до последнего предела. Я преодолею тюрьму. Я унижу ее. Я совершу над ней свой обман, великий и ужасный. Выбор, имеющийся в моем распоряжении, бесконечен, как сама свобода. Я выучу живые и мертвые языки. Стану адептом всех мировых религий. Освою гипноз. Проштудирую мировую философию. Я зашел сюда примитивным дураком, любителем денег, а выйду мудрецом, медиумом и аскетом.

Но не только разум усовершенствую я, но и тело! Упорно тренируясь, я сделаюсь крепким, как гранит. Я научусь бегать по стенам, прыгать вверх на четыре метра, бросать на десять шагов зажженную сигарету точно в глаз врагу, ускорять и замедлять работу сердца. Я сделаюсь нечувствительным к боли, к голоду, к холоду и жаре. Решетки и стены превратятся в снаряды и тренажеры.

Я приближусь к совершенству на расстояние удара.

Никаких ядов. Никакого безделья, сна и уныния.

Хладнокровно и бодро работая, не жалея себя, не впадая в отчаяние и лень, я смогу победить тюрьму. Разорву в клочья саму идею неволи. Оставлю в дураках тех, кто захотел упрятать меня в каземат. Я сделаю это обязательно. Ибо мне открылась дорога к истине – прямая, как стрела, и живая, как пуповина.

Шаги послышались в третий раз. Снова вспыхнул свет. Снова я сощурился и вздрогнул от неожиданности. Опять меня, через дыру, изучил чей-то внимательный бесцветный глаз.

– Чего? – не выдержав, грубо выкрикнул я.

Глаз канул. Грянули засовы. Дверь распахнулась.

– Фамилия?

– Рубанов!

– Выходим!

Глава 21

1

Все пьяные вечера похожи друг на друга; каждое похмельное пробуждение тяжело по-своему.

Прошло три года с тех пор, как они меня отпустили. И вот – все смешалось в моем доме. И в голове. И вообще в жизни.

– Ты алкоголик и наркоман, – сказала мне жена сегодня вечером. – Ты – конченый человек! Ты деградировал! Ты стал хуже, чем был!

Слушая упреки возмущенной подруги, я дипломатично безмолвствую.

– Ты спился, – громко констатировала женщина, – полностью! Ты на краю! Ты играешь с огнем!..

Да, она попала в точку. Это совершенно ясно. Ее счастье, что она не знает всего. Не догадывается, насколько далеко зашло мое увлечение. Суточная доза – бутылка коньяка или водки. Пятьсот граммов. Три граненых стакана. Каждый вечер. А в течение дня – несколько обязательных папиросок с марихуаной.

Скрытный и хитрый, я не афиширую перед супругой свое оригинальное хобби. Тщательно прячу бутылки – как пустые, так и полные. Пакетики с травкой, мундштуки, чилимы и прочие приспособления для курения наркотика храню в тайниках. Проветриваю комнаты и чищу зубы. Но женщина тонко чувствует запахи, она внимательна к мелочам, она замечает все странности в моем поведении. Фиксирует излишнюю задумчивость, рассеянность, беспричинные приступы веселья или печали; она знает всё. Я четко вижу, что она еще любит меня, но уже не уважает. Мое пристрастие к ядам сильно разочаровывает ее.

– Потише, – прошу я. – Пожалуйста, говори тихо. Соседи услышат.

– А мне плевать! – у нее звонкий, довольно грубый голос. – Пусть слушают! Пусть все знают, на какой позор ты меня обрекаешь!

Далее последовала эмоциональная, невыносимо мелодраматическая тирада про то, как я изуродовал и разрушил жизнь, красоту и молодость. Всем известно, как страшно бьют по нервам подобные дамские монологи. В тот момент, когда Ирма, с лицом, побагровевшим от бессилия достучаться до моего здравого смысла (а его попросту нет), оскорблено уходит с кухни (все семейные скандалы почему-то достигают своего пика именно на кухне), я наливаю себе еще.

Выпив, сижу несколько минут. Отдыхаю. Сейчас бы планчика курнуть, говорю я себе и немедленно осуществляю задуманное. Стаканище бухла и джойнт – вот что помогает мне прожить каждый мой день.