Сбежавший жених

– Но я боюсь, что здесь нас ловко обошли. Фальнер знал, что его ждет, но он принадлежит к числу недавно поступивших, которые немного теряют, оставляя рабочее место, а потому и пошел на это. Его должны были выгнать, история с ним должна была взволновать рабочих, на это и рассчитывали. Я говорил это патрону, но напрасно, его единственным ответом было: «Я не потерплю возмущения и подстрекательств на своих предприятиях, этот человек будет сразу уволен!» Он сам дал нашим противникам в руки оружие.

Директор, возвратившийся от телефона, услышал последние слова и многозначительно сказал:

– Если бы все обошлось только потерей голосов! Вчера нам сообщили, что рабочие собираются вступиться за Фальнера и потребовать, чтобы его оставили на работе. Если они действительно сделают это, у нас начнется война.

– Но они не сделают этого, потому что знают своего хозяина, – вмешался доктор, – он настоит на своем, хотя бы ему пришлось закрыть все свои заводы.

– А если бы и так, что за дело до этого Ландсфельду и его приверженцам? – воскликнул главный инженер. – Они хотят борьбы, им все равно, какой ценой, какими жертвами они добьются ее. Я остаюсь при своем мнении: увольнение Фальнера было ошибкой. К сожалению, он еще здесь и только послезавтра оставит работу. Кто знает, что еще из этого выйдет! Если выборы кончатся неудачно для нас и возбуждение рабочих вследствие этого возрастет, нам могут устроить очень неприятный сюрприз.

С таким же нетерпением окончания выборов ожидали в господском доме. Впрочем, Дернбург с неизменным спокойствием принимал сводки и устные донесения, с которыми время от времени к нему являлись служащие. Для него избрание не было вопросом честолюбия; обязанности депутата отнимали у него время, которое он мог бы посвятить своему делу, и теперь, с приближением старости, он чувствовал иной раз, что силы начинают покидать его, он охотно уступил бы место любому единомышленнику, но с его именем была связана победа его партии, а так как исход выборов зависел от Оденсберга, то избрание являлось для него еще и вопросом чести.

Дернбург с невесткой были одни. Молодая женщина в последнее время становилась все ближе своему свекру; ей он иногда позволял заглянуть в свою душу, которую никому не открывал. Одна она знала, отчего сегодня так глубоки морщины на его лбу, вся горечь этой борьбы заключалась для Дернбурга в том, что его противника звали Эгбертом Рунеком.

– Оскар так волнуется, будто речь идет о его собственной кандидатуре, – сказал он, перечитав только что поданные ему бумаги.

– Меня тоже удивляет, что мой брат так ударился в политику, – ответила Цецилия, слегка покачав головой. – Прежде ему не было до нее дела.

– Потому что он много лет оставался чужим родине. Так надолго уйти от дел непростительно! Я только теперь вижу, что он может сделать, если дать ему возможность действовать.

– О, я думаю, Оскар может сделать очень много, если серьезно захочет, а он хочет начать в Оденсберге новую жизнь, он обещал мне.

Слова Цецилии прозвучали как-то странно, почти как извинение, но Дернбург не обратил на это внимания.

– Желаю ему удачи и себе тоже, – серьезно сказал он. – Скажу тебе откровенно, Цецилия, до сих пор я относился к твоему брату с некоторым предубеждением, теперь оно исчезло. В последние недели он был мне самой верной, самой надежной опорой, я постараюсь отблагодарить его за это.

Молодая женщина ничего не ответила. Она смотрела в окно на пасмурный октябрьский день. Смеркалось. Лакей принес лампу. Вместе с ним в комнату вошли Вильденроде и Майя. Барон казался взволнованным и озабоченным. Дернбург быстро обернулся к нему.

– Ну что, Оскар? Что нового? Ничего хорошего, если судить по вашему лицу. Получены новые известия?

– Да, из города. Наши опасения сбылись: социалисты получили перевес.

– Получили-таки! – в сердцах воскликнул Дернбург. – Впервые им удалось настоять на своем! Ну, с помощью оденсбергских голосов мы поумерим их радость.

Глаза Цецилии боязливо искали взгляда брата, по его лицу она видела, что он не разделяет уверенности Дернбурга; в его голосе тоже слышалось некоторое колебание, когда он ответил:

– Конечно, за Оденсбергом остаются решающие голоса и надо надеяться, они будут в нашу пользу, тем не менее мы должны быть готовы ко всему.

– Но не к тому же, что мои рабочие изменят мне? – перебил Дернбург. – Ничего подобного я не могу ожидать от них, никогда! Запаситесь терпением, Оскар! Выборы будут скоро окончены.

Он встал, но его нервная ходьба взад и вперед по комнате и беспрестанное поглядывание на часы показывали, что он далеко не так хладнокровен, как казался внешне. Вдруг его взгляд упал на Майю, вошедшую в комнату почти роб-ко и тотчас подсевшую к Цецилии, он остановился.

– Моя бедная малютка совсем запугана, – сказал он с состраданием. – Ах, эта ужасная политика! Мужчины так ею увлечены, что ни о чем ином и думать не могут. Подойди ко мне, Майя!

Девушка прижалась к отцу.

– Ах, папа, я так мало разбираюсь во всем, что касается политики! Иной раз мне бывает очень стыдно за свое невежество.