Алинда Ивлева

Сбежавший жених

Лану вернул в страшную реальность едкий запах нашатыря. Лунный свет пробивался сквозь тюль на окне, посеребрив фату, сверкающая бисером и кисейным кружевом. Она сорвала нежное перистое облако из органзы с головы, выдирая с волосами и шпильками. Уткнувшись лицом в подушку, истошно завыла, словно брошенная в лесу надоевшая псина. Калейдоскопом воспоминаний яркие осколки: мама Руслана хлопает рукой по запястью, обдало холодом, чайная роза вонзила шип в мизинец и   капля крови застыла рубином на белоснежном фатине. Ахнула Лидка, вцепилась в локоть, словно та, что на портрете при входе во Дворец Бракосочетания. Обморок мамы. Щебечущие подружки невесты в бирюзовых платьях, напоминающие стайку волнистых попугайчиков. Стальной голос регистратора. Жених не пришёл.

«Он не пришёл? Руслан…», – собственный голос – чужой, утробный, фальцетом резал слух. Папа осторожно приоткрыл дверь в комнату:

– Ну как она?

– Отойдёт, наша девочка сильная, – мать укрыла собой единственную дочь, будто могла защитить теплом тела кровинку от невыносимой боли. Мужчина сник, вжал голову в плечи и скрылся в коридоре.

– Может что случилось? Он хороший мальчик, он все объяснит, – женщина гладила без устали Лану по шелковистым пшеничным волосам, пахнущим цветущей вишней.

– Он предатель, мама, я была слепа.

Лана наотрез отказывалась слушать нелепые отговорки несостоявшихся родственников, не отвечала на смс и звонки. Мол, у него была причина не прийти.

– Предатель, ненавижу, ненавижу, – вопила брошенная невеста, как только слышала имя подлеца.

Прошёл год, зажили раны на сердце, оставив шрамы. Родился Витенька. Малыш так и не стал отдушиной для Ланы. Почти сразу после рождения ребёнка она уехала работать в Женеву, оставив живое напоминание о невыносимой боли на попечение родителей. Девушка боялась даже смотреть в глаза сына цвета янтаря с Балтийского побережья. Его глаза.

***

    Лана взглянула в крохотное зеркальце. Шёлковая клубничная помада ровно очерчивала пухлые губки, небесно голубые глаза не портили линзы, волосок к волоску – идеальная причёска, словно кусочек родной земли с колосящейся пшеницей. Девушка окинула взглядом зал, посмотрела через плечо на прогуливающиеся парочки за окном любимой кафешки. В этот день она вот уже пять лет приходит в Кафе де Пари. Съедает антрекот из сочной говядины, приправленный тающим сливочным маслом, взбитым с пряными травами, золотистый картофель фри и зелёный салат. Зачем она совершала этот траурный обряд с маниакальной упертостью? Спросите, Лана бы не ответила.  Кафешка из ИХ прошлого и ЕГО любимое блюдо. Стейк ещё дымился на овальной тарелке, благоухая розмарином, тимьяном и чёрным перцем.

Она втянула аромат ритуального яства. И со злостью воткнула нож в обжаренную плоть. Краем глаза заметила силуэт. Мужчина в полупальто и квадратных очках с удивлением рассматривал блондинку за стеклом. Будто призрак. Их глаза встретились. Он постучал и рванул ко входу в заведение:

– Ланка, ты?

– Лёшка? Какими судьбами? – еле сдерживая прерывистое дыхание, воскликнула девушка.

– По работе, на конференцию, слёт кардиохирургов, так сказать, – мужчина смущался.

– Присаживайся, что ли? – нерешительно указала на стул рядом.

– Мы тебя искали, твои родители наотрез отказались давать координаты, мама стопятьсот раз пыталась поговорить с твоим отцом. Соболезную на счёт твоей мамы, – Алексей схватил со стола и скомкал салфетку. Нервно закашлялся. – В общем, у меня кое-что есть для тебя, – он достал портмоне из нагрудного внутреннего кармана пальто. Порылся в его кожаных складках и достал затертый, сложенный вдвое лист. Трясущейся рукой протянул девушке.

– Что это?

– Пообещай, что не порвешь, все, что случилось – моя вина. Проклинаю себя, но я дал слово. Просто прочти, потом можешь уничтожать и испепелять своим убийственным взглядом. Я заслужил.

Лана взяла листок словно кожу жабы, двумя пальцами. Алексей дотронулся до руки, его влажная жаркая ладонь вызвала у нее чувство брезгливости. Отдернула руку и развернула лист: