Сборник

Вспоминаю, как однажды лет 20 тому назад я в одном подмосковном городе попал в кино на последний сеанс. Шел западногерманский фильм "И дождь смывает все следы". Абсолютно не помню сюжета, но не в сюжете дело. В фильме была показана нормальная жизнь студенческой молодежи – мальчики и девочки 17-18 лет бегали по экрану в джинсах и цветных маечках, в кафе на скорую руку съедали свою пищу, вскакивали во взятый на прокат на три дня автомобиль и ехали на берег моря, чтобы переночевать в самом дешевом кемпинге, чуть-чуть мучались от любви, ревновали и совсем немного целовались. Конечно же, им ужасно не хватало денег, но зато хватало проблем. И больше ничего. Но зал был набит до предела, и в течение всего сеанса в нем стояла полная тишина. Фильм кончился, и тут я стал свидетелем того, как подмосковные тинейджеры уходили из зала, тихие и просветленные, унося с собой воспоминания о жизни, в которую они не допущены.

Фильмов такого жанра почти не показывали, и по телевидению и в кино, и даже в театре господствовала производственная тема, бесконечные "Сталевары" с утра до ночи. Одна пожилая учительница, попав в театр, вдруг с отчаяньем воскликнула: "Пришла сюда отдохнуть, а попала на педсовет" (к несчастью, именно педсовет был центральным событием всей пьесы). Производственными сюжетами полнилась и проза, и поэзия, и прикладное искусство. На чашке художнику нужно было непременно изобразить трактор, а на чайнике подъемный кран – иначе его сервиз не был бы представлен к какой-то там премии, а она давала какой-то минимум преимуществ. И так во всем.

Под запретом была не иная (немарксистская, вражеская, религиозная и т.п.) идеология, а то, что ни с какой идеологией не связано, – простая жизнь. Людям иногда в индивидуальном порядке удавалось отвоевать себе право на эту жизнь в пределах собственной квартиры или дачного участка, но не больше.

***

Советский человек жил в условиях среднего арифметического между казармой и теплицей. С одной стороны, ему было все запрещено, но вместе с тем он ни за что не отвечал и всегда имел гарантированный минимум. Теперь он оказался на свободе – появились возможности, но ушел из жизни тот элемент гарантированности, который давал возможность многим из нас годами не платить за квартиру, работать, вернее, ходить на работу и в то же время ничего не делать, перепоручать воспитание детей государству и т.д.

Отразилось это и на круге чтения. Основная масса читает сегодня то, что было под самым страшным запретом. Не Гумилева и не Бердяева с Ницше, а всего лишь романы о "красивой жизни".

А философов и поэтов все-таки читают, раз в 10 или в 20 больше, чем в годы моей юности. Слава Богу, что они изданы, причем не такими уж малыми тиражами, хорошо, что они есть в магазинах. И между прочим, их покупают почти ежедневно – так говорят продавцы. Иллюзия же того, что они никому не нужны, создается от того, что те тиражи, которые изготавливались нами на машинке, и те единичные книги, что привозились из-за границы, составляли всего лишь десятки экземпляров, тогда как теперь их все-таки тысячи. Что же касается Тацита и Данте, которые теперь продаются, а раньше исчезали из продажи еще до появления на прилавке, то здесь дело в том, что еще 15 лет назад книги собирали "люди с возможностями" не для чтения, а в силу их престижности. Теперь этих людей книги не интересуют, ибо для них открылись новые возможности – Анталия, Египет, Кипр и т.д. Пусть загорают. Читателей же у Данте сегодня все-таки не меньше, чем было в 1970 году, а много больше. Что же касается толстых журналов, то интерес к ним сразу же резко угас, когда из эпохи дозированной информации и появлявшихся небольшими порциями из месяца в месяц публикаций поэтов и мыслителей недавнего прошлого мы перекочевали в мир свободы слова, где эти тексты в основном изданы или издаются сейчас, но не порциями и не во фрагментах, а полностью. Нет, культура не погибла. А дамские романы вне зависимости от того, хорошо это или плохо, раскупаются во всех странах. Теперь к этим странам прибавилась и Россия.

Зачем переиздана эта книга?

Писания архиепископа Никона могут только оттолкнуть людей от Церкви

1 августа 1996 г., газета "Русская мысль", N4137

"Хоронят актрису, по-русски – лицедейку, Комиссаржевскую, и десятки тысяч народа сопровождают ее гроб… Нет, не сопровождают: это только кажется, дело проще: газеты, иудейские газеты прокричали, что это была великая служительница Мельпомены… и вот праздной толпе захотелось посмотреть, как ее будут хоронить… это была жрица того идола, который именуется театром… прискорбно отметить, что был венок и от студентов здешней духовной академии… Сколько тут было горбоносых, смуглых, с черными, злыми глазами типов! О, конечно, все это – не русские, это все – из "гонимого" племени, а за ними уж шли, как их послушные пленные рабы, несчастные русские" (с.15-16).