Сборник юмора из сетей

Оцепенение нашло на него, веки смыкались. Незаметно из овратительного звона мух выделился разноголосый, рокочущий рев. Пантюха вздрогнул, приподнялся из лопухов и взглянул на залитую солнцем дорогу: из леса к селу ползла разноцветная лента какой-то толпы.

Это была банда некогда известного художника, а ныне бандита Витьки Тихомирова.

Дюжие, вполпьяна для куражу молодцы сшибали шашками репейник, гарцуя на лоснящихся конях; в дрожащем от зноя воздухе колыхались знамена и хоругви кисти Витьки Тихомирова, изображающие самого Витьку Тихомирова, насупленного Нестора Махно, Бакунина, князя Кропоткина с топором в руке, Че Гевару, Джека Потрошителя, Бонни и Клайда и многих других - только Саши Жегулева не было на этих хоругвях, о чем уже и раньше знал Пантюха.

Бойцы у Витьки были самых разных мастей - больше всего, конечно, было усатых, румяных, с пьяными красными рожами, поющих "Ударили Ваню кастетом". Но была, например, группа молодчиков в черных рубашках, горланящих "Джовеньезу" ( а кое-кто из них осторожно мычал "Хорста Весселя"), поодаль ехали с усталыми, грустными лицами ребята в конфедератках, поющие "Красные маки под Монте-Кассино"; с ненавистью глядели они на чернорубашечников, а на них самих свирепо поглядывали самоварные рожи бандитов с самодельными Георгиевскими крестами.

Не было у Витьки в отряде только толстовцев, ментов не было, шпионов всяких. Но особенно Витька не любил буддистов. Три раза брал Тихомиров приступом город Нирваново-Вознесенск, гнездо и рассадник буддистской заразы, и вырезал всех буддитстов вчистую, и три раза город отстраивался, наезжали на ласковых баб-ткачих мужики (буддитсты, как утверждал Витька), и снова вел Тихомиров свой отряд раскулачивать город НирвановоВознесенск, третий раз за одно лето.

За бойцами ехало пропасть накрашенного бабья на телегах и десятки подвод обоза - с семенным зерном, бочковой свининой, ящики с самогоном, шампанским и водкой "Золотое кольцо", штуки тканей и югославских обоев, запчасти автомобилей, мебель, посуда, стереоаппаратура.

Особенно держалась подвода менее ширпотребных товаров, предметов обихода лично Тихомирова: краски,гипсовые статуи, портрет батьки Махно на велосипеде, реквизированная в краеведческом музее картина "А ля рюс" американского, видимо, художника Э.Кэбпэкоба ( подписанная латинскими буквами: A. CABPACOB ).

Банда подъехала к селу. Витька махнул рукой. Отдельные голоса замолкли и после нескольких секунд молчания гнусный голос запевалы заныл где-то посередине колонны:

Нинка как картинка с фраером гребет.

Дай мне, Кенарь, финку, я пойду вперед,

поинтересуюся, а шо это за кент...

И сытые, распираемые удалью бандиты брызнули, как гнилой апельсин, не дожидаясь конца куплета припев ( впрочем совсем из другой песни ):

А водки сьем бутылочку,

взграмаздюсь на милочку,

а потом в парилочку,

т-т-ттваю мать!

Банда въехала в село. Девки высыпали на площадь перед почтой и раззявя рот любовались на сытые морды бойцов. Какой-то старик на костылях притащил каравай хлеба с полотенцем и, утирая слезы, подал Тихомирову.

И Пантюхе Мокрому так обидно было глядеть на эту зажиточную вольницу, что он матерясь растолкал баб, и вплотную подошел к Тихомирову.

- Харю разворочу! - задыхаясь, крикнул он.

Все замолкло. Старик с караваем престал плакать и попятился за баб.

Витька важно поправил попаху и, кашлянув, разгладил усы.

- Трись ты своими папахами! - крикнул Пантюха, - Банты еще нархистские нацепил, бандит!

Витька Тихомиров склонил голову назад и поднял одну бровь гораздо выше другой. Тотчас к нему, спешившись, подбежал бледный, гнилой юноша в ленноновских очках.

- Пантюха Мокрый, из жегулевских, - шепнул юноша Витьке.

Витька кашлянул, поправил пулеметные ленты на груди и важно, как ласковый барин холопу, сказал:

- Что же ты меня ругаешь, дружок? Чем же я хуже твоего Сашки?

Пантюха заскрипел зубами и сжал кулаки:

- Сашка светлый, свету дете! Сашка положительное имя стало, мы с ним совесть народную упромыслим, а ты за нами вылез, как вошь на гребень! Ишь, "Чем я хуже"! Ты бандит и вор, вон ряху-то наел на грабленных сельпо, а мы в отряде по три дня не жрамши!

- Как же нам не экспроприировать? - вмешался в разговор бледный юноша-анархист, - ведь мы, также как Жегулев, выступаем с прикладной инициативой ультрапарадоксальной фазы тотального отказа!

- А?! "Астрал-ментал", с-сука! - с лютой злобой сказал Пантюха, глядя на анархиста, - Эх, вот на кого патрон бы стратить! Слыхал я про тебя, гнида, да руки не доходили.

- Скажите, Пантелей, у вас есть определенная политическая программа? - спросил юноша, ко многому привычный.

- Сколько ни есть, вся наша

- Но вы могли бы сформулировать?

- Коли я кому сформулирую, дык он не встанет, а программа наша проста: сегодня ты живой, а завтрб тебя нет.

- Ты, дурак, думаешь мы крамольничаем? - продолжал Пантюха, обращаясь к Витьке, - мы не крамольничаем, мы горюшко народное невосплакучее слезами омываем, для народа радеем! А ты уркаган, тебя в тюрьму надоть! Водку пьешь! - с обидой вскричал Пантюха напоследок.

Все помолчали.